Сначала всё было тихо. Тишину нарушала лишь ритмичная музыка материнского сердца. Проходили минуты, часы, дни, месяцы. Но у всякой истории есть продолжение, и я не мог вечно оставаться в безмятежности. Пришёл и мой черед пройти этот квест под названием «Жизнь». Это произошло в 5:45 утра. Тишину прерывали какие-то голоса, даже крики, вот я ощутил холодные прикосновения «резиновых рук», которые в последствии шлёпнули меня. «Шлёп» – раздался мой пронзительный плач. Согласитесь, есть что-то символичное в этом «шлепке». Я понимаю, что это нужно по медицинским соображениям. Но если подумать, то можно найти скрытый смысл: жизнь сразу даёт понять, куда ты попал! «Здесь естественный отбор!» – прокричал где-то Чарльз Дарвин. А с ним в унисон и сама жизнь, и через «шлепок» дала мне пинок под зад.
– Ну, мать, постаралась…Поздравляю, мальчик! – сказала хриплым голосом акушерка.
Я не совсем понимаю эту радость, которую доставляет половая принадлежность ребёнка, разница крайне мала, а шуму уж слишком много. Главное – это радость жизни! Хотя стоит ли радоваться? Ведь жизнь сложна, полна боли и разочарований…Нет, определённо радость! Есть вещи, которые перекрывают все эти недостатки. Именно эти минуты, уходя, мы вспомним, взявши их с собой, чтобы было не так грустно.
Единственное, что я помню – это выражение лица матери. Она была настолько вымотана, что не могла поднять даже глаз (они смотрели в стену вблизи нее и совершенно не двигались), алые губы слегка открыты, и она робко глотала воздух, вся мокрая, будто на неё вылили ведро воды, но прекрасная в моих глазах. На розовых щеках показалось лёгкое подобие улыбки – её было трудно заметить. Другой бы человек мог подумать что-то другое, но не я! Это первое, что я увидел, и это было прекрасно! Я сразу узнал в ней родного человека, я по-прежнему слышал ритмичную мелодию сердца, у которого я так долго находился.
Вскоре меня унесли туда, где находятся остальные новорождённые, осмотрели, прикрепили бирку, по которой меня можно было отыскать. К этому времени я уже спал и видел детские, непорочные сны. В них не было каких-то остросюжетных действий или сентиментов. Я видел темноту, но я слышал… «тук-тук, тук, тук-тук, тук». Эти звуки были для меня как колыбельная. Только под них я мог забыть о тревоге «нового мира», снова окунуться в безмятежность.
На этом моменте картинка приобрела эффект плавного затемнения, звук стал то ускоряться, то замедляться и искажаться, было похоже на плёнку, которую зажевало. Было болезненное ощущение возвращения в суровую реальность, где я продолжал своё падение (я уже и позабыл об этом). От испуга я начал махать руками, будто это поможет. Конечно же, ничего хорошего не случилось. Никто не подхватил меня, как это бывает в голливудских фильмах, и не опустил плавно на землю под звуки оркестра на фоне развивающегося флага. Я всё ещё летел в неизвестность. Чтобы было легче представить сколько времени я падаю, я скажу, что уже успел успокоиться. Даже наступило лёгкое наслаждение свободным падением: я парю над неизвестностью. Звучит весьма поэтично. Однако тот мир, куда я попал, устроен так, чтобы исключить, изжить и уничтожить любое проявление наслаждения. В нём обитает лишь неведение, порождающее страх. А страшно мне было каждую секунду.
