– Как же иногда жалко, что мы перестали с тобой писать записки, – задумчиво проговорила она.
Мне хотелось уколоть её больно, чтобы она наконец поняла, что я не желаю говорить о прошлом, о том ушедшем, прекрасном времени. А говорить о настоящем мы не можем – нет тем. Никто не знает, как и чем мы жили. Как-то жили – и ладно.
– У тебя была забавная подпись.
Она улыбнулась. Её пальцы перестали мешать между собой кусочки, замерли на секунду и исчезли. Она встала и вышла из кухни. Через мгновение Ника вернулась, держа в руках паспорт. Открыла его и подала. На первой странице, над важной линией черной ручкой была выведена её детская подпись. Правда, здесь она была смазана – быстро написана. Три первые буквы латинского варианта её имени ложились друг на друга и сталкивались у двух неясных бугорков – когда-то они означали пальцы.
– Интересно, как на тебя смотрят, когда её ставишь? – с ухмылкой спросила я.
– Никак, людям по большей части по барабану, что я там ставлю. Им хоть собаку нарисуй – всё одно.
– Да уж, – не зная, что ещё сказать, выдавила я и посмотрела на её фотографию.
Милое, светлое, юное лицо смотрело на меня из маленькой карточки. Ещё длинные волосы цвета пшеницы лежали на этих девственных плечах. Глаза блестели от внезапной вспышки. Даже на таком строгом документе она выглядела как модель. Я вернула паспорт, стараясь не выдавать, как сильно я хочу узнать всё, что есть на его страницах.
– Такая мелкая тут, такая глупая, – прошептала она и уже голосом добавила: Я не стала менять фамилию – вот ещё. Пусть уж моя больная голова останется моей.
Ника бросила паспорт на подоконник. Шлепнувшись, он прошелестел до самого окна и остановился.
– Знаешь, я всё в толк не возьму твоих слов, что ты сказала мне в такси, – нахмурившись, сказала она. В её взгляде ещё читалось опьянение, хотя ей бы этого не хотелось. Она настраивалась на серьезный разговор. – Не подумай, что я тебя не слушала, просто я не поняла, зачем ты это сказала.
– Я и сама не знаю. Захотелось сказать – вот и сказала, – резко ответила я.
– Наверное, ты перепила.
– Это ты перепила, – меня задело её нежелание признавать правду. Неужели я настолько никчемный человек, что мои чувства расцениваются ею как шутка, как формальное успокоение? – Разве ты не чувствуешь ничего?
– Да, чувствую, как дует по ногам, – поежилась она.
– Зачем ты это делаешь?
Она поднялась, делая вид, что проверяет, откуда дует. Её удивленное лицо обернулось ко мне не скоро.
