– Почему? Мы же уже всё выяснили. Маш, я хочу кое-что показать тебе. Пожалуйста, давай поедем.
Уловки, обычные женские уловки. Конечно же, она хотела завести меня ещё в какое-нибудь кафе, чтобы выпить и поговорить о прошлом. В груди давило – я не хотела ничего вспоминать. Столько времени было потрачено на то, чтобы заставить себя забыть все мелочи и подробности наших забав. Столько сил приложено лишь для того, чтобы изгнать из головы ослепляющую улыбку и светлые, милые сердцу глаза. А ей хотелось добить меня в конец: поиздеваться над тем, что у меня ничего нет, посмеяться над тем, что она собирается растоптать всё, что у меня осталось.
Я замотала головой и отступила.
– Поедем, – упрашивала она, не желая отпускать мою руку.
Будто боясь, что мы видимся в последний раз, её белая кожа сжалась. А что, если и правда последний раз?
Оглянувшись, я коротко кивнула. Ника, скрывая кричащее внутри ликование, села на заднее сидение. Я последовала за ней. Водитель, успокоившись, выдохнул. Наверняка ему казалось, что две дамочки не могли что-то поделить между собой, вот-вот раздерут друг друга в клочья, а потом ему пришлось бы разнимать двух визжащих баб. Кто-нибудь из нас обязательно порвал бы его рубашку. Она могла бы стать предметом наших новых разговоров.
Колеса медленно закрутились, тихо шурша по мелким камешкам. Желтая машина двинулась по темным улицам города. Мы куда-то ехали: Ника сообщила адрес, когда садилась, потому я не могла слышать координаты пункта нашего прибытия. Мимо проплывали плоские люди, вывески ночных заведений, меняющие цвета светофоры, большие плакаты с номерами телефонов, однообразные, синие, темно-коричневые, дома. В окошках горел золотой свет, оповещающий об уставших хозяевах, их плачущих детях и линяющих животных. Длинные кривые вышки на плоских крышах стремились в небо, словно жуткие существа пытались выбраться, прорывая когтями путь наружу. Над ними покоились светло-серые облака, видимо, приютившиеся там ещё с утра. Пятнами они были разброшены по темному полотну и приставлены к каждому человеку здесь, внизу. Где наши с Никой облака-хранители?
Она тихо сидела рядом. Её плечи почти не двигались, руки не хватали меня, рот жадно не открывался. Прямая, хрупкая кукла, умеющая хлопать ресницами через нужные секунды, была невероятно близко. На её гладких щеках отпечатывались света города. Я не знала, не могла знать, сколько всего ей пришлось пережить, сколько всего ей выдалось увидеть. Спросить я не решалась, да и был ли смысл в моем вопросе. Зачем-то нам нужно было гулять по рекреациям бежево-зеленой школы, выглядывать из-за углов, зачем-то следовало столкнуться в многолюдном метро и поговорить в кафе. Мы так и не коснулись того, что лезвием воровского ножа висело над нами, что уже с первой минуты просилось наружу. Думаю, мы бы могли вечно ходить вокруг да около, ничуть не приближаясь к яблоку раздора, а потом снова разойтись и постараться скорее всё удалить, забыть навечно.
