Экзамен проводился в лучших традициях школы: злобный учитель математики следил за твоими записями и доказательствами, а классный руководитель смотрел за каждым твоим движением. Они даже пытались кому-то помогать, кто совсем не подавал никаких надежд. Мне же не пришлось даже защищаться у доски: мою безупречную работу приняли в письменном виде и отпустили, мысленно молясь на меня.
В коридоре, сидя на подоконниках и узких лавочках, галдели одноклассники. Они судорожно листали страницы тетрадей, что были заведены специально для подготовки к экзамену, теребили корешки учебников, хранящих серо-синие доказательства теорем. Кто-то слонялся вдоль коридора, задрав голову к потолку, и в диком ступоре пытался повторять слово в слово свои записи. Кто-то нервно улыбался на случайно вставленную шутку и снова утыкался в испещренные синими чернилами листы. Ника стояла спиной к окну, пусто глядя перед собой.
– Что?
– Пять, – облегченно выдохнула я.
Её руки затряслись. Она с просьбой спасти взглянула на меня и в очередной раз сжала мои пальцы.
– Не бойся, всё не настолько ужасно. Они просто проверяют твоё знание. Может, тебе тоже повезет, и у тебя примут письменно.
– Что? У тебя не спросили доказательства?
– Нет, им было не до меня. Я там не самое слабое звено.
– Однако тебе всё же сказали «прощайте», – пошутила она, улыбнувшись.
– Не бойся.
Она кивнула, опуская голову.
– Я скажу Вове, как отлично ты всё сдала.
Её голова повернулась так резко, что я даже испугалась. Из бледного горла вырвался жалобный стон умирающего кита.
– Я пошутила.
– Плохая шутка, знаешь, – шепнула Ника, вздыхая.
Вот уже три дня она не знала, где 9-а, где Вова или хотя бы Егор. Наверное, у неё вся голова была забита этими мыслями, а не какими-то глупыми теоремами и их доказательствами. Её плечи поднимались высоко от глубоких и печальных вздохов. В тот момент мне хотелось, чтобы эти взрослые люди, сидящие в кабинете за деревянной дверью, перестали её мучить своими ненужными экзаменами. Хотелось, чтобы как только она вошла, ей поставили нормальную оценку, пусть даже «четверку», и тут же отпустили. Или броситься куда-нибудь, хоть в другой город, чтобы достать этого паренька, вскружившего ей голову.
Но я ничем не могла ей помочь. Когда выкрикнули её имя, она сжала мою руку, впившись ногтями в кожу, и двинулась вперед. Длинные, светлые, мягкие, слегка переливающиеся волосы дрогнули, будто последний лист осеннего дерева. Они скрылись за хлопком двери. Мне оставалось только ждать и надеяться на успех Ники.
