Но даже такое скромное убранство показалось Павлинке и Алесю вершиной тепла и уюта: они просто соскучились по привычной домашней обстановке!
Фаина Иосифовна нагрела титан. Алесь и Павлинка по очереди приняли ванну. Подкрепились пирожками с капустой, приготовленными хозяйкой. До вечера музицировали: Павлинка, по её выражению, набирала форму, так как не играла уже несколько месяцев. Ей подобрали репертуар. А потом пошли в гости в Мерзляковым (они жили в соседнем бараке): надобно было посмотреть аккордеон и попросить его для выступлений Алеся.
Мерзляковы жили в двухкомнатной квартире с очень скромной обстановкой: три кровати, топчан, буфет для посуды, шкаф для платья, три стола, лавка и несколько стульев с гнутыми спинками. В отличие от квартиры Фаины Иосифовны, на стенах висело множество одиночных и групповых фотографий в простых деревянных рамках.
Хозяева встретили гостей радушно, особенно муж Риммы Семёновны. Он так и просиял, когда увидел в руках соседки бутылку водки, содержимое которой потом единолично и употребил.
Вечер удался на славу! Алесь был на высоте от счастья: инструмент, лёгкий, звучный, празднично сверкающий голубым перламутром и розовым мехом, так и пел в его руках! Муж Риммы Семёновны, разгорячённый водкой, заказывал фронтовые песни. Знал он только по одному-два куплета, а потом замолкал и, кивая в такт мелодии головой, плакал, хотя и не всякая песня располагала к слезам. Сын не проявлял никаких чувств и, вжавшись в свою кровать, не спускал глаз с Павлинки.
При прощании Мерзляков подкатил на своей инвалидной тележечке к Алесю, обнял, расцеловал в щёки и хлопнул по корпусу аккордеона ладошкой.
– Владей, сынок! Весели народ! Чего он тут у меня ради украшения-то сохнет и портится? Инструмент работать должон! Ну, загоню я его, прогуляю денежки, и што? Да неизвестно, в чьи руки-то попадёт: можат, и не музыканта вовсе, а так – спекуляшки! И пойдёт эта красота по холодным рукам. А у тебя они, сынок, золотые! Играй! А иначе за што воевали-то, а? За вас, деточки наши, жизней не жалели, себя вот калечили! И не зря, не зря! А? Так ведь?
Римма Семёновна, заметив, как пошло пятнами лицо мужа, бросилась к нему с уговорами. Знала: войдёт в раж – контроль над собой потеряет, в замутнении рассудка и о гостях забудет. Криком своим вопрошающим «Не зря ведь калечились, а? Ради жизни калечились, а?» изойдёт до беспамятства. А в крике боль, а в крике безысходность!
Женщины общими усилиями успокоили фронтовика, и он, вытирая слёзы, попросил прерывающимся детским голоском:
