Попадает порой на глаза трагедия. История, от которой хочется рыдать навзрыд. Такая, как история шестилетнего сиротки. Павлик рано столкнулся с утратой. Сначала это был отец. Мальчик почти не помнил его. Мелькали обрывки образов, но он не был уверен, что это реальные воспоминания. Возможно, его мозг спроектировал картинки по маминым рассказам. Павел не осознал всю боль потери. Он просто чувствовал, что в его жизни не хватает чего-то очень важного и значимого. У него оставался лишь один родной человек – мама. Других близких у него и не было. С мамой он был счастлив. Да, их жизнь была непростой. Павлик уже понимал это. Он очень рано стал сознательным. Мама постоянно работала, а денег постоянно не хватало. Вот такая вот стабильность. Паша знал, что носит вещи с чужого плеча, но никогда не жаловался. Не просил игрушек и конфет. Хотел, как и любой ребёнок, но никогда не просил. Он знал, мама расстроится, что не может себе этого позволить. Мама и так была очень грустная. И уставшая. А потом и её не стало. В один миг. Просто нет её и всё. Сначала Павлик постоянно плакал. Потом слёзы закончились. И образовалась пустота. Всепоглощающая, удушающая пустота. Мир рухнул. Этого никто не заметил. А для Павлика он рухнул навсегда. Он чувствовал себя заточенным под руинами. Он слышал, как откуда-то снаружи зовут его, но не хотел отзываться. Только одному человеку он готов был протянуть руку, позволить вытащить себя из-под обломков. Но Вера отказалась от него. Наверное, у неё не хватило сил. Дядя Толя сказал, что кроме него никто не захотел взять Пашу к себе, никому не нужна такая обуза. Сначала Павлик не поверил. И продолжал ждать, что Вера придёт. Но она так и не пришла.
Дядя Толик Павлику не понравился с первого взгляда. Даже тогда, когда он слащаво улыбался и разыгрывал из себя доброго дядюшку при органах опеки. Неприятный, колючий взгляд и грубоватые манеры выпирали из-под лицемерной маски. Правды ради стоит сказать, что он не обижал Павлика. Дядя Толя предпочитал игнорировать его, словно Павлика и вовсе нет. Паша и не стремился к вниманию дяди, даже интуитивно побаивался, что его вдруг заметят.
В отношении тёти Светы, жены Анатолия, Павлик определился не сразу. Была она какая-то слишком уж тихая, бессловесная. Постоянно улыбалась, но не было в её улыбке ни радости, ни сострадания, только страх. Улыбка – как средство защиты травмированной психики от внешнего мира. Конечно, Павлик не мог этого понять, но он чувствовал. Тётя Света была доброй, но отчуждённой. Бывает, гладит она Павлика по голове, нежно так, ласково, а сама словно бы и не здесь. Смотрит не на него, а куда-то вдаль. Глаза потухшие, без искорки совсем. Как и у его мамы бывало. Но в маме всегда чувствовался стерженёк, характер, а у тёти Светы его не было совсем.
