Я именно так и хотела сделать: чтобы волосы стояли торчком, как у мультяшного героя. Будет смотреться необычно.
— Буду звать тебя хохлатой уточкой, — смеется папа. — Только давай не будем красить прядь в белый цвет, ладно?
Я достаю из кармана телефон и набираю Саскии сообщение: хочу спросить ее мнение. Папа сворачивает на парковку и глушит мотор. Он оборачивается, чтобы взять фотоаппарат с заднего сиденья.
— Готова?
— Да. А ты?
Вокруг припарковано еще пять машин. Хорошо, что рядом будут люди: вдруг папе опять станет плохо? Мы молча идем по тропинке: прислушиваемся, не кричат ли лебеди. Папа смотрит на небо, одну руку уже положил на бинокль. Я тоже поднимаю голову, высматривая ту молодую серую самку, которую мы видели в прошлый раз. За папой я тоже приглядываю. Но если он и чувствует себя плохо, то виду не подает. Я зажмуриваюсь на несколько последних секунд, перед тем как мы сворачиваем за угол и выходим к озеру.
Лебедей нет. На озере пусто, только парочка лысух ныряет под воду и выныривает обратно. Папа вздыхает.
— Но проверить стоило, — говорит он. — И в других частях заповедника тоже нужно посмотреть.
Он слегка улыбается, старается скрыть разочарование.
Мы идем по главной дороге вокруг озера, мимо реки, к той стороне, где теперь стоит электростанция; нужно дойти до проводов, на которые наткнулись лебеди. Я вспоминаю, как выглядели птицы, которые летели тогда прямо на нас. Казалось, их не остановить.
Камыши все еще примяты в тех местах, где они упали. Папа идет прямо к кромке воды и начинает фотографировать. Я отхожу. На тропинке виднеются перья. Наверное, здесь побывала лиса и утащила мертвых птиц.
— Вон там осталось крыло, — повернувшись, говорит папа непривычно высоким голосом. — На нем видны следы от ожогов. Совету придется повесить сигнальные шары, когда они увидят эти фотографии.
Папа наклоняется к воде и раздвигает камыши, чтобы было лучше видно. Я замечаю пучок перьев и отворачиваюсь. Лучше бы уж лиса съела и крыло тоже. Папа наводит на перья объектив. Вдруг ветер меняется, и мне прямо в ноздри ударяет запах мертвой птицы. Папа кашляет. Я отхожу назад и принимаюсь снова высматривать в небе одинокого серого лебедя.
Всю обратную дорогу папа молчит; мы возвращаемся другим, длинным, путем.
— Будем продолжать их искать, — говорит он. — Может, в следующие выходные, когда меня выпишут из больницы, попробуем посмотреть где-то в другом месте?
— Если тебе станет лучше.
— Со мной все будет в порядке.
