– Здесь указано, что я должна отречься от своего ребёнка!
– Да, дочь моя, – ответил архиепископ, – это непременное условие твоего оправдания, ибо он считается дьявольским отродьем. Мы обязаны его умертвить.
– Нет! – в ужасе закричала она. – Я не допущу этого. Он мой, и мы не разлучны.
Отец Доминик быстро подошёл к ней.
– Ты должна подписать вердикт. В противном случае тебя сожгут вместе с младенцем.
– Отец Доминик, ты же обещал мне, что нас обоих отпустят, – взмолилась Моника.
– Да. Но это был единственный способ уговорить тебя.
– Уговорить меня отречься от ребёнка? Ты этого хотел? Так вот, слушайте все. Моё дитя зачато не от сатаны. Его отец – почтенный человек. Я стала пособницей убийцы его жены Ирины из ревности. Убил же её вовсе не дьявол, а женщина, облачённая в маску мясника. Её имя Августина.
В зале начался сильный шум. Архиепископ взялся за звонок секретаря и принялся им усиленно размахивать.
– Довольно, – закричал он, – либо ты подписываешь эту бумагу либо как ведьма приговариваешься к сожжению на костре вместе с твоим дьявольским отродьем.
Моника бросила на него взгляд, полный безумия, и произнесла:
– Никогда!
– Не слушайте её, – вмешался отец Доминик, – она сумасшедшая.
Но было уже поздно. Устроить многолюдный показательный процесс, в котором церковь одерживает безоговорочную победу над сатаной, не удалось. Сильно раздосадованный, архиепископ повернулся к секретарю и приказал:
– Распорядитесь подготовить к казни площадь Св. Марка.
Толпа в зале ликовала. Она получила возможность не только лицезреть живую трагедию, но кроме того, это действо переходило к другой стадии, еще более захватывающей – к публичной казни.
Хмурый день несколько распогодился и выглянувшее солнышко сменило моросящий неприятный дождь. К причалу площади Св. Марка, где всегда во множестве качались гондолы, подошла немолодая, по-деревенски одетая розовощёкая женщина. Она неуверенно стала разглядывать то одну, то другую лодку. Молодые гондольеры, почувствовав нерешительность крестьянки, стали подтрунивать над ней.
– Эй, мамаша, чего ищешь? Небось, кобылку хочешь спереди запрячь? Не выйдет.
– Это отчего же? – спросила задетая за живое крестьянка.
– Оттого, что она весь Гранд-канал навозом испачкает, – ответил гондольер и захохотал, а все остальные, подхватив его глупую шутку, тоже засмеялись.
– Ну, погоди ты у меня, петух крашеный. Вот доберусь сейчас до твоей козлиной рожи – уши вмиг натяну тебе на задницу, – не растерялась селянка, которая не привыкла лезть за словом в карман.
