И слезы раскаяния смывали эту скверну и делали человека смелее и дерзновеннее, и он, с надеждою, простирал свои грешные руки к Богоматери и тянулся к Ней, и покорно шел за толпою, сосредоточенный и смиренный…
Крестный ход медленно подвигался вперед… Густое облако молитвенных волн стояло над толпою… Невидимые нити соединяли небо и землю… Начинало смеркаться… И на фоне вечернего полумрака это шествие чудотворной иконы Божией Матери в храм, эта необычайная процессия, с высоко поднятыми хоругвями и зажженными свечами, где слезы и рыдания заглушались перезвоном церквей и хором певчих, где общее горе и страдания и затаенный страх за исход ужасной войны связали всех надеждою на помощь Матери Божией, — производила потрясающее впечатление…
Только к полуночи крестный ход дошел до ближайшего к вокзалу храма, где чудотворная икона Богоматери была встречена Харьковским епархиальным миссионером, архимандритом Митрофаном (ныне епископ Сумской, викарий Харьковской епархии), и где в продолжение всей ночи служились молебны о ниспослании победы на фронте.
Я шел за процессией вместе с губернатором Н.А. Протасовым. Толпа плотным кольцом окружила нас… Кто-то дотронулся до меня… Я оглянулся… Подле меня шел какой-то нищий, в лохмотьях… Когда наши глаза встретились, он загадочно, шепотом, сказал мне:
“Целый год тебя ждали… Спеши, чтоб не было поздно”…
В этот момент толпа оттеснила его, и я потерял его из виду… Я спросил губернатора, что могли означать его слова; но никто не мог объяснить их… Поздней ночью я вернулся к архиепископу Антонию, у которого имел пребывание… Архиепископ также не мог объяснить мне загадочных слов нищего. На другой день святая икона была так же торжественно, крестным ходом, перенесена обратно на вокзал и установлена в салон-вагоне, в котором и должна была следовать в Ставку.
Момент прощания с иконою вызывал такие сцены, каких я никогда не видел, каких никогда не могло себе представить никакое воображение.
“О, русский народ, — думал я, глядя на эти душу раздирающие сцены, — до какой высоты ты способен подниматься, в какие заоблачные, небесные дали способна залетать душа твоя”…
Как в зеркале отражало это прощание сокровенные думы и мысли плачущих, те чувства, какие живут на дне души и прячутся от людей, все то дорогое и ценное, и нежное, что не выносится наружу, а отдается только Богу… Там была та бесконечная любовь русского народа к Матери Божией, та несомненная вера в Ея небесную помощь, какая ждет чуда и творит чудо, там было такое раскаяние и самобичевание, какие изгоняют всякую стыдливость, и робость, и смущение, какие с корнем вырывают всякий грех, все то, что мучило и терзало человека, о чем напоминала совесть…
