Она внимательно наблюдала, как они восприняли ее слова, потом поднялась, обошла стол слева и села рядом с Моисеем.
– Вы уверены, что он сообщил бы, куда идет, если бы обнаружил доказательства вины своего отца или брата? – спросила она шепотом.
Он подумал некоторое время и так же тихо ответил:
– Да, я совершенно в этом уверен. Он не стал бы нас покрывать.
– Он мог покончить с собой?
– В таких обстоятельствах – никогда, – ответил Моисей с болью в глазах.
Встав, Камилль направилась к своему креслу, но не стала садиться, а подошла к Рафаэлю и села рядом с ним. Ему она задала тот же вопрос и долго ждала, пока он не ответил «уверен». Посмотрев на него, она прошептала:
– Если бы вы были узнали, что он предатель, как бы вы поступили – вывели его на чистую воду или убили бы, ничего никому не говоря? Если вы не хотите отвечать, я пойму, но тогда просто скажите, что для себя вы знаете ответ на этот вопрос.
– Я, конечно, знаю ответ, – сказал он, помолчав. – Это зависит от обстоятельств.
– От каких?
– Я мог бы его убить, если бы его действия представляли неминуемую опасность для других. Во всех остальных случаях я бы сначала вынул из него все возможные сведения.
– Он мог покончить с собой?
– По чисто личным причинам? Никогда.
– А Ари, он мог?
– Не думаю.
Она поднялась и перешла к Гедеону, поставив стул так, чтобы он был вынужден повернуться к ней и никто не видел его лица. Потом, внезапно сообразив, что их могут все-таки услышать, достала из кармана блокнот, написала в нем: «Ари был геем?» – и аккуратно показала Гедеону.
Прочтя, он резко откинулся назад, явно потрясенный до глубины души. Камилль дала ему несколько секунд, чтобы прийти в себя, а потом сделала знак наклониться так, чтобы их головы почти соприкасались.
– Я права, да? – настойчиво прошептала она ему на ухо.
– Да, – ответил Гедеон. – Вы можете продолжать говорить, мы ничего не записываем.
– Кто об этом знает?
– Его мать и я, больше никто.
– Вы боитесь, что это не двойное самоубийство, а убийство по страсти и самоубийство после этого?
Он отодвинулся и посмотрел ей в глаза. Если бы можно было проигнорировать эту самую очевидную гипотезу, она бы сделала это только ради того, чтобы не видеть его лица, лица человека, измученного сомнениями и подозрениями. Ее версия была значительно более реальна, чем двойное самоубийство. Человек, безумно влюбленный без всякой надежды на взаимность, убивает предмет своей страсти и кончает с собой. Это было вполне вероятно, за исключением того, что, как ей сказали, они не могли встретиться.
