Толстой рассказывает: "Заяц сказал раз гончей собаке: "для чего ты лаешь, когда гоняешься за нами? Ты бы скорее поймала нас, если бы бежала молча. А с лаем ты только нагоняешь нас на охотника: ему слышно, где мы бежим, и он забегает с ружьем нам навстречу, убивает нас и ничего не дает тебе".
"Собака сказала: "я не для этого лаю, а лаю только потому, что когда слышу твой запах, то и сержусь, и радуюсь, что я вот сейчас поймаю тебя, и сама не знаю зачем, но не могу удержаться от лая".
Лисица или волк никак не смогли бы понять этого, - не смогли бы потому, что в них нет жизненной потребности лаять во время охоты. И они, как заяц, могли бы спросить: "зачем это?" Но для гончей собаки вопрос бессмыслен.
То же и относительно людей. Жизнь бесконечно разнообразна, бесконечно разнообразны и люди. Общее у них, всем дающее смысл, - только жизнь. Проявления же жизни у разных людей могут быть совершенно различны.
Вот Долли из "Анны Карениной". Что она такое, глядя с высшей точки? Не человек даже, а так, что-то вроде родильной машины или наседки. Никаких высших интересов, вся жизнь в пеленках и кашках. Для чего все?
На постоялом дворе Долли спрашивает молодайку, есть ли у нее дети. "Красивая молодайка весело отвечала:
- Была одна девочка, да развязал бог, постом похоронила.
- Что ж, тебе очень жалко ее? - спросила Дарья Александровна.
- Чего жалеть? Только забота. Ни тебе работать, ни что. Только связа одна.
Ответ этот показался Дарье Александровне отвратителен, несмотря на добродушную миловидность молодайки; но теперь она невольно вспомнила эти слова. В этих цинических словах была и доля правды.
"Да и вообще, - думала Дарья Александровна, оглянувшись на всю свою жизнь за эти пятнадцать лет замужества, - беременность, тошнота, тупость ума, равнодушие ко всему и главное - безобразие... Роды, страдания, безобразные страдания, эта последняя минута... Потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные от треснувших сосков... И все это зачем? Что ж будет из всего этого? То, что я, не имея ни минуты покоя, то беременная, то кормящая, вечно сердитая, ворчливая, сама измученная и других мучающая, противная мужу, проживу мою жизнь, и вырастут несчастные, дурно воспитанные дети... В самом лучшем случае они только не будут негодяи. Вот все, что я могу желать. Из-за всего этого сколько мучений, трудов... Загублена вся жизнь!" Ей опять вспоминалось то, что сказала молодайка, и опять ей гадко было вспомнить про это, но она не могла не согласиться, что в этих словах была и доля грубой правды".
