Кожзам – это болото, где пробавляются мелкие швейные фирмы, игрушки для неудачников, низшая лига. Мы же хотели подняться на самый верх. Так что, в конце концов, мне пришлось ехать в деревню – настоящую деревню с избами, деревянными сортирами и конским навозом под ногами – и договариваться с животноводами напрямую.
Видела бы, ты их лица, когда я туда заявился. К тому времени, дела в хозяйстве шли совсем плохо. Инфляция, рост налогов, растущая мода на вегетарианство и общая непруха – все это грозило добить их бизнес подчистую. И когда появился я и заявил, что мне нужна телячья кожа для производства сумок, много кожи, большие постоянные партии, чуваки чуть не сошли с ума от счастья. Я был для них как Иисус. Человек, который принес благую весть. И взамен они согласились не просто делать поставки. Они взялись также за выделку и раскройку – при условии, что я предоставляю выкройки, а еще пообещали сами позаботиться о доставке и разгрузке. Меня заверили, что при малейшем недовольстве с моей стороны, будут менять партию на новую и прилюдно пороть провинившихся.
«Идет, парни, – согласился я. – Сколько это будет стоить?» И тут меня ждал главный сюрприз, потому что названная ими цена оказалась по-настоящему смехотворной.
Я помню, как звонил своему подельнику в Москву, пока вся деревня упивалась самогоном по поводу удачно заключенной сделки. «Я сэкономил нам столько денег, что мы сможем открыть вторую фабрику, – говорил я в трубку. – И хотя они тоже ни черта не слышали про коровью диету, это будет лучшая телячья кожа, которую только можно найти. Наши сумочки будут лучше оригинальных, пропади пропадом эта «канва»!
В то время я выполнял функции координатора нашего бизнеса, а Алеша Шнеерзон числился меценатом. Моя официальная должность называлась «Генеральный директор ООО «Луи-Интермода». Его официальная должность – «учредитель ООО «Луи-Интермода». Да, я знаю, название звучит несколько самонадеянно, но с другой стороны – где мы наврали? Мы ведь производим «Луи Вьюиттон»? И это самая интернациональная мода, какая только может быть. В уставе фирмы было прописано, что мы занимаемся «сбытом изделий легкой промышленности», адрес в бумажке о ее регистрации не существовал в природе, и по факту это был единственный документ, который мы могли предложить миру.
На мне висело все, что касалось заключения контрактов, поиска людей и правильного функционирования. Я – делал все, чтобы колесики вертелись. Алеша Шнеерзон – одобрял сметы, следил за утренними индексами Доу Джонс (от которых нам было ни холодно, ни жарко) и пару раз в неделю закатывал пьяные истерики по поводу того, что мы слишком много тратим. Я успокаивал его: «Загляни в наш бизнес-план. Там сказано, что первый год мы вкладываемся в развитие. Прибыль приходит потом». Это не помогало. «Я скоро останусь без штанов! – кричал он, прикладываясь к бутылке «Хеннеси». – Эта фирма ест меня заживо!»
