Город – тяжелый каменный лес, переходящий по окраинам в древесные джунгли. Высокие деревья светятся и угасают со временем: жители их ложатся спать. И только нижние этажи напротив озаряются яркими цветами, зажигаются вывески, прожектора, дождь из лампочек – начинается ночной этап жизни города.
За толстым и прочным стеклом шара ощущаешь себя в безопасности, несмотря на близость горного потока. Между мной и пешеходами на улице льется световой, золотой, переливающийся в синеву, дождь. И так спокойно на душе: нет больше давящего прошлого, нет и более непредсказуемого будущего – есть только этот быстротечный и в то же время замороженный, тянущийся в обе стороны момент. Кто спешит вернуться влево, кто торопится плыть вправо, а я просто стою здесь и никуда не иду, всей грудью вдыхая аромат горячих блюд, прислушиваясь к льющейся нотами ритмичной музыке и не упуская ни одного теплого ощущения из виду.
Белая, без единой складки, рука опускается на мое плечо, и я слышу тихий голос:
– Идем, не стой.
– Куда? – спрашиваю я.
– На следующий этаж. Здесь оставаться нельзя.
– Почему? – озадачиваю я собеседника нежеланием идти вперед.
Я не получаю ответа. Белая маленькая рука обвивает мою ладонь и тянет за собой к кнопке вызова лифта.
И тут застывший момент растворяется в белом свете, время и жизнь вновь текут ключом, но не для меня, как я понял позже.
Последним, что я видел перед тем, как дверь лифта закрылась, были: моя расплывшаяся в окровавленном лице улыбка, мигающие синие лампочки, разбитые, как мгновения времени, стекло и автомобиль, сбитый неистовым течением в хрустальный шар, потрясенные лица людей, что ранее сидели рядом со мной, и бородатый мужчина, продолжающий попивать колу, а другой рукой машущий вслед мне, уезжающему на лифте.
Дорогой дневник, сегодня тот прекрасный день, который я ждала вот уже четыре года…
Облокотившись на мраморную плиту, я чувствую, как дрожь пробирается до самых кончиков моих пальцев, короткие разряды тока, электризуя мою лежащую на холодном мраморе голову, лохматят не длинные, но и не короткие волосы. На плите небрежно зачеркнуто чье-то имя – взяв черный, почти потухший в своих силах маркер, также небрежно черчу поверх корявых букв свое имя: «Лилия».
А закончив писать, тут же забываю его – смотрю на надпись как на нечто чуждое, незнакомое и противное, – стираю и пишу вновь и вновь, пока не вспоминаю, зачем на самом деле пришла сюда…
