— Да, все прошло хорошо. Вы это хотите знать, не так ли? — У него был глубокий приятный голос с заметным иностранным акцентом. Склонившись вперед, он поставил чашку. — Все прошло настолько хорошо, дорогая моя, что я думаю, моя работа окончена.
— О, мистер Харш!
Лицо Харша стало серьезным.
— Да, — кивнул он. — Я не имею в виду, совсем. По-моему, это все равно что произвести на свет ребенка. Вы создали этого ребенка — без вас его бы не существовало. Это плоть от вашей плоти или, как в моем случае, мысль от вашей мысли, и между его зачатием и рождением может пройти много лет. О своем ребенке я думал днем и ночью целых пять лет и все это время трудился в ожидании момента, когда я смогу сказать: «Вот моя работа! Она завершена и безупречна! Смотрите на нее!» Когда ребенок подрастет, он сможет выполнять задачу, ради которой я произвел его на свет. Но сейчас ему нужны няни и наставники. Он должен вырасти сильным и крепким. — Харш снова взял чашку. — Завтра утром сюда приедет человек из военного министерства. Когда я допью чай, то позвоню ему и скажу: «Ну, сэр Джордж, дело сделано. Приезжайте и посмотрите сами. Можете привезти с собой ваших экспертов, чтобы они все проверили. Я передам вам формулу и мои заметки. Можете забирать мой харшит — моя роль сыграна».
— Вам жаль расставаться с ней? — быстро спросила Дженис.
Харш снова улыбнулся.
— Может быть — немного.
— Позвольте налить вам еще чаю.
— Вы очень любезны.
Он наблюдал за девушкой, пока она снова наполняла его чашку. Дженис старалась хоть немного его утешить, но она не могла найти нужных слов и боялась совершить оплошность. Она не знала, что ее мысли выдают глаза, губы и румянец на щеках.
— Вы так добры ко мне, — промолвил Харш.
— Нет, что вы…
— Благодаря вам это время прошло очень приятно. — Сделав паузу, он добавил тем же тоном: — Сейчас моей дочери было бы столько лет, сколько вам — возможно, немного больше. Правда, я не знаю…
— Мне двадцать два.
— Да, ей было бы двадцать три. Вы похожи на нее. Она была такой же маленькой, как вы, и очень храброй… Только не жалейте меня, иначе я не смогу о ней говорить, А сейчас мне этого хочется — сам не знаю почему. — Он снова помолчал. — Когда кто-то из твоих близких трагически гибнет, трудно говорить о нем. Все начинают сочувствовать, А это смущает. Друзья бояться тебя слушать. Они не знают, что сказать или сделать. И в конце концов ты перестаешь об этом говорить, но иногда чувствуешь себя таким одиноким…
