Когда Вася закончила, он освежил ее струей холодной воды, вытер подвернувшейся тряпкой лицо и прижал к себе. Она смешно сопела, проводя в вязком чреве отрезвляющие дебаты. Гоша отнес ее в комнату и положил на матрас, обшитый вельветовой мечтой. Снял остатки платья и на мгновение замер в созерцании. Обессиленная, она лежала в легком черном белье, сквозь которое украдкой виднелись обезоруживающие части тела. Гоша зевнул и накрыл счастливую пледом из меха косули.
Он огляделся. На одной из стен кривлялось изображение карамельного космоса. В углу лежала стопка книг. В основном, биографии актеров и путешественников. Под окном был встроен шкаф. Гоша подумал, что для такой женщины, как Вася, одежды в шкафу могло быть и больше. Но на всякий случай он сунул себе в куртку янтарную майку из шелка. За окном раздавались стоны луны и унылая прохлада. Вася издала из-под пледа несуразный храп, и Гоше пришлось сдерживать свой смех. Его тянуло в степи сна, но он решил привыкнуть к новому ночлегу, прежде чем ложиться.
Раздевшись догола, он принял теплый душ. В холодильнике лежала постаревшая чечевица. Тарелка под ее ворчанием немного потрескалась, и Гоше пришлось лишить ее пожилых страданий, да и голод был в настроении.
Тщательно пережевывая, он наткнулся на чей-то панцирь. Это оказалась желтоватая саранча. Она улыбнулась Гоше и пожелала доброй ночи. Он ответил ей тем же и отпустил гулять по кухонному столу. А она, почувствовав свободу, взлетела и впечаталась в стекло, распространив свои намерения рисунком внутренностей. Гоша вымыл горы застрявшей в паутине посуды и, нащупав в дальнем шкафу бутылку средиземноморского ликера, вернулся в комнату, где спала Вася.
Лунный свет освещал часть ее лица, и, казалось, она была готова дать себя в жертву, Гоша почесал дряхлый живот и распил ликер в одного, любуясь ночным пейзажем гаражей и свалок. Внезапно он вспомнил про подаренный чужаком смартфон, почистил его от просмотренных картинок и положил в Васину сумку. Чресла тянули Гошу к полу и, не став особо сопротивляться, он лег рядом с Васей. Матрас жадно проглотил его, выпустив Васю на волю, отчего она застонала. Гоша осмотрел потолок и повспоминал Лизу, чтобы подготовиться видеть грустные сны. Подготовившись, он понюхал волосы Васи. В нос ударило резкой рвотой, и Гоша чихнул.
Утро решило поспать лишний час, и от этого дорожное покрытие трескалось под усилиями пошлого льда. Эля прижимала к груди растрепанный альбом, в котором больше не было ни одной фотографии. Она писала всю ночь и теперь, сидя в холодной колеснице, пережевывала излитое. Она пыталась не слушать непрекращающуюся болтовню бабушки, восхищавшейся устройством современных колесниц и благодарящей всуе государство за то, что она сумела в восьмидесятилетнем возрасте получить свои конституционные права. Если бы Эля могла, она бы воспроизвела этот титанический монолог о современном и, может быть, написала о современном пару рифмованных строчек на полях альбома, но ее неизведанным электричеством тянуло в самое древнее. Эля глупо щелкала глазами, переваривая случившееся. Строки о себе, о рваном пальто и голодной обуви. Строки о побережных мечтах. Строки о природе в целом, о любви и о бабушке. Строки о Васе, о нытике-Гоше. Строки о музыке и об алкоголе. Строки о тонущем президенте и черной гире. Строки о поэтах и, в конце концов, поэзии вообще. Осторожно, чтобы не вызывать подозрений, она проверяла свой пульс и не могла поверить в то, что все еще жива.
