Патрульный офицер скомандовал своей братве:
–Догнать и привести всех сюда.
Я за деревом ни жив, ни мёртв. Солдаты патруля, сильно топоча сапогами, однако не сильно то быстро бежали. Поравнявшись со мной, не поворачивая головы в мою сторону, один тихо сказал мне:
– Дрожишь, как заячий хвост?!!, – и продолжая бежать, добавил – продолжай стоять, пока мы не уйдём.
Я смотрел, как они для виду бегали из двора во двор, никого не поймали, но чужого не нашего какого-то солдатика сцапали в подъезде и привели к офицеру. Две девчонки умоляли офицера отпустить Женю Вначале он был как бы не против (лишние хлопоты по отправке Женю на «губу» офицеру не доставляли удовольствия). Солдаты шептали ему: «Беги», но он «полез в пузырь». Стал доказывать офицеру, что он незаменимый конферансье в ансамбле, и завтра генерал Пригожин «накостыляет» этому офицеру, а его, Никишина утром же отпустят. Ах, Женя, Женя! Он действительно был великолепным конферансье. Как он изображал на сцене пьяных мужиков!!! Зал обхахатывался. Если бы он сейчас мог со стороны посмотреть на себя пьяненького. Ещё лучше бы изображал пьяных мужиков. Но не Судьба. Больше Женя ничего не изображал на сцене. Отсидев десять суток на гауптвахте, Женя покинул ансамбль. У строгого Чистосердова незаменимых людей не существует. Отправил Никишина на периферию нести простую армейскую службу через день под ремень, через два на камбуз, а ведь он собирался с характеристикой из ансамбля поступать в театральный институт. Не срослось, а жаль.
Прости, дорогой читатель, что так густо замешал нелицеприятных красок. Ведь всё, что я описал только что, как копия могла приключиться со мной. Ведь только толщина дерева, за которым я продолжал дрожать, спасла меня от неприятной участи. Но радости в этом очень и очень мало. Патрульная машина увезла всех, кроме меня. Мне стало одиноко и горько до слёз. Все обо мне забыли. А ведь город – миллионник для меня, как джунгли Амазонки. Кругом лампы, рекламные подсветки высвечивали улицы так, что я виден был словно на ладони. И я, как слепой блуждал по улицам совершенно не знакомого города. Куда идти? Где искать часть? Ни названия улицы, ни места расположения части я не знал. Время было далеко за полночь. На улицах ни души, как это бывает в городах Северного Кавказа. Тишина гробовая, словно меня опустили в могилу. И только вдали слышны были скрипы трамвайных колёс, что говорило мне: я живой и на свободе. Спросить бы у кого! Я с утроенным вниманием колесил по улицам, желая встретить хотя бы одну живую душу. И встретил, но воспользоваться этим не смог. Почему? Увидев движущуюся человеческую фигуру, я пошёл ей навстречу. Обильное освещение улиц слепили мне глаза так, что плохо было видно перед собой. Когда мы приблизились друг к другу, вдруг встречная фигура приобрела очертания военного в форме. Ну, попал я, как кур в ощип! Вдобавок, блеснул козырёк приближавшейся фигуры. А у страха глаза велики! Ну, и влип я! Бежать уже нет смысла: фигура в нескольких шагах от меня. По мере её приближения щёлочки моих глаз постепенно сужались. Я, как страус! Только тот, чтобы его «не заметили», прячет голову в песок, я же закрывал глаза, что бы человек в форме меня не увидел. Но, когда мы поравнялись (надеясь на милосердие идущего) я отдал ему честь. В ответ услышал: «Здравствуй солдатик». С закрытыми глазами меня пронесло мимо человека в форме. Сделав несколько шагов по инерции страха, я остановился и оглянулся. От меня торопливо удалялся человек в форме железнодорожника. Наверное, проводник спешил, а может быть, даже и опаздывал к поезду. Пока до меня, как до жирафа, дошло, что надо было бы расспросить, куда мне идти, человек в форме исчез за поворотом. Вот досада! Какой же я всё-таки размазня и трус! Снова пришлось колесить по улицам в поисках живой души. Но напрасно. Уже светало. Я обратил внимание, что каждый раз я возвращался к одному и тому же зданию. Раньше во всех областных центрах были построены здания Совнаркомов. Они напоминали Большой Театр. С такими же колонами, только наверху вместо лошадей на фронтоне были огромные часы, и, как правило, они не ходили. Даже шутка такая жила одно время: «Стоят часы? Мы же счастливо живём, а счастливые часов не наблюдают».
