–Школа есть при Доме Офицеров. Там учатся только сверхсрочники и офицеры, – пояснил он, – а тебя, салагу, в такую компанию вряд ли возьмут. И потом, прежде чем говорить «б», надо сказать «а»: нужно заручиться поддержкой капитана Чистосердова, который в свою очередь испросит разрешения у замполита части, подполковника Чибиса.
Получив письмо от Кудрявого, я тут же обсудил дело с Чистосердовым. Он посоветовал сначала поговорить с директором школы, а потом уже соваться за разрешением к начальству. Я выпросил у Чистосердова увольнение и ну другой день поехал в Дом Офицеров. Нужно было пройти с километр до трамвая, и на нём довольно долго телепаться в центр города. Последний вагон трамвая был пуст, только три школьницы с портфелями стояли на площадке. На мою просьбу, сказать на какой остановке находится Дом Офицеров, они сначала дружно прыснули смехом, а потом уж назвали остановку. Мне показалось, что они смеялись надо мной. Мне стало как-то неловко. Отвернувшись от них, я присел на крайнюю скамейку. Школьницы ещё сильнее стали хохотать. Одна из них та, что настырнее, травила анекдоты.
«Девочки, – спрашивают у школьниц. – Вы едите в Дом Пионеров на ёлочку?
–Нет, – отвечают те, – в Дом Офицеров на палочку».
«Вот тебе и хрен, – не болит, а красный», – подумалось мне. Говорят, теперешняя молодёжь, оторви и выбрось. Видит Бог, она во все времена была одинакова. Хочется скорее стать взрослым, – отсюда и безрассудство, глупые проступки.
Мне по-прежнему было неловко. Кажется, я покраснел от чужой глупости. Ведь, не задай свой вопрос, возможно теперь и не было бы такнеуютно на вытертой до блеска скамейке. А может быть, я уже отвык от «гражданки». Рамки армейской дисциплины оквадратили, окантовали меня. Стал строже судить свои и людские поступки. Не зря же армию считают кузницей, горнилом выработки человеческого духа, характера. Год назад вряд ли бы я покраснел. Скорее всего, посмеялся бы вместе с девчонками и пропустил их глупость мимо ушей. Теперь хотелось выглядеть щепетильной гувернанткой, и приструнить распоясавшихся «недорослей». Возможно, я так бы и сделал, но боязнь выглядеть старшиной Шишкиным, грубым и неотёсанным солдафоном, сдержало от нравоучений.
Меня словно из плена отпустили, когда девчонки, наконец-то, собрались выходить на ближайшей остановке.
–Солдатик! – крикнула мне настырная, танцуя одной ногой на последней ступеньке, – через две остановки твоя, не проспи-и, – она приложила ладошку к губам и послала мне воздушный поцелуй. Троица вновь залилась безудержным смехом. Трамвай загромыхал, стараясь заглушить возможную их очередную глупость.
