Изматывающая до предела, бессмысленная бесконечная борьба – все тот же кошмар!
Это теперь я знаю, что надо делать. В каком бы глубоком сне не явились бы темные силы, я не бегу от них и не кидаюсь навстречу, а – молюсь. И молюсь даже усерднее, чем наяву, видимо, во сне я лучше и чище…
Я твержу одну простую, прекрасную молитву, которую не забываю даже в самом страшном и бессознательном сне. И тьма – отступает.
Есть темные силы, есть мир, в котором еще темнее и хуже, чем в нашем социуме. Я знаю это, как знаю, что есть другой, светлый мир над нами. Стены нашего мира не пускают нас вверх, но они же отделяют от нас и более темные миры…
В желании бежать к Свету я разрушал свою Тюрьму и случайно, а может, иначе нельзя было, – сломал не те стены…
То, что неясно пугало меня во сне, реально и осязаемо, обнажив свою мрачную тайну, – предстало наяву.
Толпа уродливых бесов била меня палками – это было так же реально, как, например, реально, долго и основательно била меня милиция, «которая нас бережет».
Как больно били меня бесы! Когда они ненадолго оставили меня, чтобы с новыми силами, выпрыгнув сразу из всех стен, наброситься и уже окончательно, растерзать, – я успел позвонить Другу. Бьют, – говорю, – сильно…
– Сосредоточься и подумай – это очень важно. По пяткам они тебя били?
– Нет, по пяткам не били.
– Очень хорошо! Значит это не китайцы.
Я понял и рассмеялся. Как я обрадовался! Значит, это пока еще наши российские бесы. Так я их молитвой и крестным знамением!
И бесы остались за стенами.
Но тяжесть грехов моих была столь велика, что пол подо мной проломился, и я полетел в Ад.
Полетел вниз, в огненный Ад, и Ад уже возник, появился характерный признак – не стало времени. При любом земном страдании можно подумать, что оно когда-нибудь да кончится. В Аду так не подумаешь, страдание безвременно. Даже пока я падал, первое же видение измучило меня бесконечно.
Это были люди. Ярко и отчетливо они возникали передо мной – лицо человека, лицо Человека! И непрерывно кто-нибудь из них говорил со мной…
Их было так много, и каждый говорил мне еще раз то, что я плохо понял, или прослушал, – повторял мне слова, оставленные когда-то мной без внимания…
Пыткой было то, что лица людей были ближе ко мне, чем бывает обычно лицо говорящего с тобой человека… И я не мог отодвинуться! Я должен был посмотреть в глаза всем, и не одними словами, а сердцем ответить каждому Человеку, которого любил или ненавидел, или просто общался с ним между делом…
