Осень на Луне | страница 33



Господь, прости верблюду,
Что он так много пьет.
Напьюсь и долго пить не буду,
Через пески пойду вперед.
А будут пройдены пустыни,
Пройдут мозоли и горбы,
И жажда жаркая остынет…
Когда-то я верблюдом был.

К «Амбе» я еще вернусь, вот только доскажу основную историю, ведь я уже к самому главному подбираюсь, – к центральным событиям моей жизни…

Дорога к любимой моей

Сердце прыгало жабой
На брюхе по асфальту.
Я приползал к тебе…
Но это был светлый путь!

Жестокие законы мира мешали мне закрыться «в келье душной», стать Фаустом… Не Мефистофель, но такая же дьявольская сила кружила меня и бросала в толпу. Куда идут люди, все вместе, по какой дороге? Есть ли другой путь, кому он ведом? Я вглядывался в людей, искал Человека, задавал вечные вопросы…

Не только мне одному – так нужен Свет! Не мне одному не дали Истины… Кого здесь мучит жажда?! Кто пьян уже? Кто даст кувшин с вином?

Вот девушка в толпе – она прекрасна! Ей ведом путь! Я вижу, – она знает! Сейчас она скроется из глаз…

Я рванулся, догнал, я пошел за ней…


Я бросил все: мой чердак, мои книги, все забыл в одно мгновение, и со всей жаждой Свободы и Любви пошел за ней, пошел к ней…

Мы встретились, и стены зашатались, стало так светло, казалось – один шаг, и рухнет Тюрьма, – мне всегда так казалось…

Надо еще что-то, лишь чуть, необходимо сделать еще какое-то последнее усилие, и мы – я и моя любимая – в бесконечном экстазе покинем эту мрачную Луну…

Моя любовь не была безответной, но что может утолить жажду безумца, жажду мистика?!


Когда-то я писал стихи… Раздумья над формой, поиски рифмы отвлекали меня и, как мне казалось, проясняли мою мысль и чувства.

Хорошо было писать стихи! Я бы тогда погиб, если бы не придумал – писать стихи. Но не мог я стать поэтом, да и вообще никем не мог стать, потому что уже был – бедным страдающим влюбленным, и никем больше…

Я писал стихи, писал, старался, но не мог писать о Любви… Я всегда скрывал от людей, что во мне действовала только Любовь, и придумывал другие мотивы своих поступков. Мне приходилось несколько раз сочинять свое прошлое – и в милиции, и в сумасшедшем доме – не правду же говорить?!

Однажды Она сказала: «Я зачеркиваю семь лет жизни…» Выходило, что семь лет я себя не помнил: что делал, чем занимался, где, когда?

Но я помнил каждое Ее движение – последнее так же четко, как и первое, – помнил каждый Ее взгляд, каждый вдох… Помнил! И не только умом, не только каждой своей клеткой и молекулой, но и всей вечной жаждой Свободы, Света, и – Бога. Что мне было – все остальное? Все остальное – декорации к центральным событиям!..