Память вернулась на какую-то секунду к Гене-сущности, который вместе с Витей ожидал развязки разговора четы Первухиных. Она вернулась именно в тот момент, когда мальчик замечтался о настоящем самолете, который летает, именно в тот момент, когда ему, уже неживому, напомнили о том, что когда-то и его отец обещал сводить его на аэродром, показать настоящие самолеты… Память, словно, вихрь, закружила уже несуществующего Гену и кусты, и близлежащие предметы и часть пространства. Вихрь воспоминаний нёс его… Отец, его отец, так и не сводил его, так и не показал ему настоящие самолеты. А все потому, что и отец его пил, и он сам всю жизнь, так и не дождавшись своей детской мечты, пил… Так и остались мечты, словно болезненные зарубки на душе, невыполненными, но обещанными когда-то. И поэтому словно раны, кровоточили и больно ранили.
И он решил вмешаться.
Сущность Гены противилась этому, но где-то, в глубине этой сущности был ещё кто-то.
И этот кто-то принял решение.
Он ни минуты не сомневался, лишь подумал об этом.
Но успел принять от Вити, стоявщего рядом мысль:
– Не вздумай! Не надо!
Но было поздно.
Вмешавшись в жизнь Этого мира, Гена-сущность навсегда растворился в пространстве.
А в это время, маленький пластмассовый самолетик, вырвавшись из рук Гены-младшего, негромко заурчал, потом словно чихнул, и тихонько завыв, словно у него был моторчик… полетел.
Он вылетел из рук и летел! Сначала это показалось какой-то уловкой, словно Гена просто кинул его далеко. Затем все Первухины увидели, что самолетик стал подниматься выше, звук его мотора нарастал, словно он прибавлял обороты. Самолет стал подниматься выше, выше, и стал летать кругом над головами, открывшими рты.
Первухины стояли, застыв на месте. Никто не понимал, как самолет без мотора из дешевой китайской пластмассы, купленный в переходе метро за сто рублей, вообще может летать? А самолет тем временем летал, гудел, словно аэробус и делал виражи над высокими деревьями.
Гена-младший первый очнулся от застывшего удивления и начал с восторженными криками прыгать по дорожке, невзирая на лужи и грязь – его нельзя было остановить.
Самолетик летал и летал над деревьями, над сквером, над городом. И моторчик его не уставал, невидимые, несуществующие батарейки его не разряжались, он летал и летал, и один Гена, по крайней мере, явно радовался этому. Людмила почему-то заплакала, а Гена-старший принялся её, как всегда, успокаивать.
И только ветка березы качнулась, словно кто-то невидимый, помахал кому-то в этом мире. Это был невидимый Витя.
