П. впадал в изнеженное оцепенение – не шевелился ни один мускул. Он переставал думать о суетном, утопая в философической прострации. Его не волновало, логично и «чисто ли» он размышляет, додумывался ли до него кто-то до подобных умозаключений, интересно ли будет это узнать другим людям – ему было безразлично. Он был философом о себе и сам для себя. Но сегодня было не как обычно, что-то особенное происходило с его душевным барометром. Словно гряда туч в день перемены погоды, поползли воспоминания о детстве, о родителях, о студенческих годах и незаметно перетекли они к Амали. Перед ним проносились первые дни их знакомства. П. иногда представлялась будущая их супружеская жизнь, и он размышлял на тему «что их ждёт после бракосочетания»? Среди большинства счастливых картин иногда перед глазами рисовалось что-то пугающее, будто он превратится в подобие грубого животного, которое от пресыщенности плотских наслаждений, изощряясь, жестоко ранит былое чувство ясной любви. Трепетное, словно птенец, оно выродилось в нечто уродливое, обляпанное грязью, вожделеющей всё больших изысков похоти; тонкий луч первых таинственно-сладостных чувств меркнет под бесстыдно оголившейся наготой, истекающей сладострастием. Её трупный смрад разъедает поэзию романтических грёз, за которыми он представлял совсем другую, ненастоящую Амали. Он боялся превратиться в подобие безликого обывателя, который за неимением духовного родства, пресыщенный физической близостью оказался в четырёх стенах со случайной прохожей и изливает горечь разочарования в постоянных упрёках и оскорблениях, не замечает, как превратил в своих глазах жену в вещь и с ней можно обращаться как угодно, не видя в вещи души, не различая очертания другого, равного себе существа, потому что очертания эти могут быть видны только в свете принятия иной личности. П. ненавидел таких невежественных мужланов и считал, что лучше уж не жениться вовсе и быть в вечном одиночестве, чем связать себя с вожделенным телом и постепенно, выгорая становиться мерзавцем, страшащимся себя, как чудовище солнечного света. А если Амали окажется чужим человеком, и он поймёт это слишком поздно, что за ужас тогда придётся ему пережить? Метаясь в тесной клетке отчаяния видеть, как прочный фундамент, подготовленный для пика счастья, уходит из-под ног и П. больше не видит к чему следовать дальше, ради чего жить. Мысль о неопределённости пугала его, как же можно двигаться дальше, потеряв цель и осознав, что ты абсолютно один? Господин П. лукавил, считая, что нужно любить душой, просто он знал, что так философически правильно. Как от света яркого прожектора шпион в ночи, ускользала в нём правдивая мысль, что больше он любит тело Амали, а не её сущность, которую боялся узнать до конца.
