Я всю свою жизнь прожил в городе, понятия никогда не имел о том, что делать, когда кусают змеи. Лежу и судорожно прокручиваю в голове всю информацию, которая могла осесть за двадцать с лишним лет на моих извилинах, по поводу укусов змей. А рука краснеет, раздувается, да еще и левая – к сердцу близко. Побежал к своему лагерю. Быстро покидал в рюкзак самые необходимые вещи, палатку бросил. Побежал через лес к дороге. В голове стало кружиться. Вышел к дороге. Рука – как бревно. Потрогал – горяченная. Стал тормозить машины. Остановились через четверть часа. Сел. Попросил в ближайшую деревню. В пути начал задыхаться, потом выяснилось, что отек горла. Доехали до фельдшера. Ввели сыворотку. Отключился.
Когда я проснулся, за окном было уже темно. Небольшая комнатка с ободранными стенами была скудно обставлена тремя койками, выстроенными в ряд, и письменным столом без стула в углу. Дышать я мог уже спокойно, а вот рука болела знатно. Опухоль тоже немного спала, но все же похожа рука была больше на ногу худощавого слона, чем на конечность малахольного писаки. Через полчаса пришел фельдшер. Поинтересовался о моем состоянии. Я сказал, что получше, спасибо. Меня оставили до утра (не знаю, принято ли это в деревенских фельдшерских пунктах, но мне тогда было как-то не до размышлений о предназначении зданий фельдшерских пунктов). Ночь в помещении с ободранными стенами действует на человека довольно угнетающе, особенно когда утром укусила ядовитая змея. Впрочем, относиться к этому слишком серьезно я тоже не планировал. Точка пули в конце ничуть не лучше двойного змеиного укуса, а куда уж мне с Маяковским тягаться.
В районе двенадцати ночи начал кружиться потолок. Спать не хотелось, бросило в жар. В голову полезли разные мысли. Может ли быть скучно, когда вот-вот отдашь концы? Что ты готов сделать, чтобы их не отдать? Не знаю, были ли вы когда-нибудь в таком незавидном положении, но мне тогда просто хотелось, чтобы все это закончилось. Мне было глубоко наплевать на всю философию мира, мне просто хотелось перестать испытывать боль. Простое человеческое желание: примитивное и первобытное. Когда нас мучают, мы готовы сделать все, лишь бы избавиться от страданий. В герои возводят людей, которые ведут себя по-другому, но девяносто девять процентов людей отнюдь не герои. И боль – это человеческое, слишком человеческое, почти как у Ницше. Когда испытываешь страдание, начинаешь понимать неизлечимо больных, ставших морфинистами. Когда человеку плохо, он ищет спасения и готов дорого заплатить за любую его форму, пусть даже и мимолетную.
