Верно?
Поэтому, когда она неожиданно упомянула умопомрачительную, по ее словам, книгу, которую читает и очень советует под названием: «Не отпущу тебя», я решила вскользь пошутить.
Прощупать, скажем так, сомнительную и стыдливую почву.
— Как думаешь, а я бы смогла написать что-то подобное? — спросила с колотящимся сердцем, краснея и делая большой глоток кофе, мечтая не подавиться от волнения.
От ее ответа словно зависела вся моя карьера в клубничном бизнесе.
— Ты, — усмехнулась Юлька, — писать эротику?
— Ну, — неуверенно потянула я. — Да… а почему нет…
И тут Юля сделала то, к чему моя фантазия не была готова.
Я ожидала удивления или задумчивости. Хотя бы двух минут раздумья. Мне так были нужны эти две минуты.
Но реальность встретила иначе.
Смех.
Громкий.
Долгий.
Откровенный.
В котором, я убеждала себя, нет никакой насмешки.
— Ой, Слав, рассмешила. — она вытирала салфеткой слезы с эффектно наращенных ресниц. — Ну где ты и где эротика? Там же надо чувственно и страстно писать, чтобы внутри все аж потрясывалось… Чтобы химия между героями завораживала… — она запнулась. — То есть не то, чтобы ты плохо пишешь. Ты потрясно пишешь книжки для детей. Это прям твое. Я даже всплакнула, когда Толди потерялся в лесу в той твоей истории про сестру Бэт. — убеждала она. — Но не эротику же тебе писать. — усмешка. — Вот я к чему.
— Да я поняла… — проталкивая в себя очередной глоток кофе, кивала я. Настроение почему-то улетучилось и держать улыбку стало делом не простым.
— Ты же не обиделась? — уточнила Юля и, получив мои отрицательные качания головой, способные вызвать левитацию волос, вспомнила про недавний подарок, преподнесенный ей Стасом, и начала покрывать меня деталями.
***
Домой я вернулась в районе пяти и сразу раздевшись прошла в душ. Привычка появилась, когда стала жить одна и мечтала смыть с себя нелепые задания и зрительные поползновения Виктора Борисовича.
Сейчас хотелось постоять под прохладной водой и ответить себе честно на вопросы.
Почему меня так задели Юлины слова?
Действительно ли я эротико-никчемна?
Связана ли моя никчемность с неумением моего тела реагировать на прикосновения мужчин…
Смогу ли я когда-то испытать то, что чувствуют женщины в этих книгах…
А что, если мое тело «холодное», как говорил Рома и таким навсегда и останется….
Почему в моих глазах слезы…
Почему я стесняюсь писать то, что приходит мне в голову…
— Милочка, — на левом плече возникла мини версия Риммы Константиновны и неожиданно рыгнув, произнесла — Нового автора никак не переварю, не удивляйся — улыбнулась, почистив ногтем между белоснежных зубов, и продолжила. — Я не прошу тебя описать убийства или военные действия, я прошу написать про любовь и возникновение страсти между людьми.
