– Давай, – почему-то согласился Рыбин. Похоже, что после первого удара он все-таки потерял способность здраво рассуждать.
Рыбин опять опустил ведро на голову, Петров взял металлический совок и врезал со всей силы, как только мог. Ведро зазвенело, перекрывая возмущенный вопль Рыбина. Рыбин покачнулся и сполз вдоль стены.
Их дальнейшие испытания прервала уборщица, услышавшая странные звуки из закутка со своими орудиями труда.
– Вы что тут де…, – осеклась она, увидев Петрова с совком в руке и сидящую на полу фигуру с ведром на голове. – Ах ты, боже мой, – она помогла Рыбину снять ведро. – Ты цел хоть?
– Да цел, вроде, – промямлил Рыбин.
– Мы тут тевтонский шлем испытываем, – попытался Петров объяснить уборщице. Но она не стала вдаваться в подробности, взяла их обоих за шиворот и отвела к завучу.
Валентина Гордеевна, выслушав сбивчивые объяснения Петрова и Рыбина, не знала, то ли плакать, то ли смеяться. Убедившись, что мыслительные способности Рыбина не понесли значительного ущерба в ходе этого «испытания» и успеваемость его вряд ли пострадает, потому что все равно хуже уже некуда, она оставила его в покое, но решила все-таки пригласить мать Петрова на беседу, о чем и записала ему в дневнике: «Прошу мать зайти в школу».
Петров и Рыбин стояли на школьном крыльце в плохом настроении. У Рыбина до сих пор звенело в ушах, Петров же был расстроен от того, что мать вызвали в школу.
– Надо шапку надевать под шлем, – сказал вдруг Петров, продолжая, очевидно, думать над их испытаниями. – Желательно зимнюю шапку-ушанку.
– У меня дома есть строительный зимний подшлемник, – оживился Рыбин. – Отец с работы принес пару недель назад, да так и оставил. Я принесу завтра в школу, и мы попробуем, что лучше.
– Правильно, – обрадовался Петров. – Надо будет только за школу зайти, чтобы никто не мешал. «Я принесу свой меч», – хотел было добавить Петров, но передумал, вспомнив Александра Невского.
Середина мая выдалась очень теплой и ветки тополей, стоявших вокруг школы, уже набрякли пухом. Перед майскими праздниками в школе провели субботник – открыли и помыли пыльные окна, с зимы стоявшие заклеенными. Теперь, наконец, у Татьяны Петровны появилась возможность открывать окна в своем кабинете на втором этаже – математичка любила свежий воздух. Еще неделя-другая, начнется летний «снегопад» и тогда окна будет не открыть из-за тополиного пуха.
5-й «Б» постигал сущность прямоугольного параллелепипеда. Петров слушал учительницу и недоумевал: «Как можно было такую простую вещь назвать таким сложным словом. Попробуй выговори». Действительно, почти никто в классе не мог правильно выговорить «параллелепипед», и даже старательная Ковалева сбивалась на «парапалепипед». «Не могли попроще назвать, «пенал» там, какой-нибудь», – думал Петров. «Но попробуй ты объясни это все древним грекам. Они изобрели свою геометрию две тысячи лет назад и им уже даже тогда было все равно, что по этому поводу будут думать школьники в 1975 году», – объяснения Татьяны Петровны настраивали на философский лад.
