«Минут семь-восемь потеряли», – расстроился Петров. Он достал карту и компас, чтобы свериться с маршрутом, и в этот момент на них из-за кустов напали трое «синих». Скоротечное «боестолкновение» закончилось через пару минут. Трое рослых семиклассников быстро сорвали с мелких пятиклашек желтые нарукавные повязки. Петров пытался было оказать сопротивление, но один из семиклассников повалил его в сугроб и уселся сверху, вдавив в снег.
– Партизанен капут, – ёрничал он.
– Пусти, – сопел Петров, пытаясь извернуться и выбраться из-под него.
– Хэнде хох, а то моя твоя будет стрелять, – продолжал измываться дылда. Он схватил Петрова за руки и припечатал их к снегу.
– Пусти, – кряхтел и брыкался Петров. – Гад, пусти.
– Ха-ха-ха, скажи «нихт шизен», – веселился семиклассник, по-прежнему удерживая его руки.
– Гад, гадский гад, – от бессилья и обиды Петров пытался сказать ему что-то оскорбительное, но поскольку настоящих ругательств он еще не знал, у него выскакивали какие-то неожиданные словообразования. Но, как ни странно, они попали в цель.
– Чо? – удивился дылда, очевидно почувствовав, что это должно быть что-то очень обидное. – Ах ты, с…ка, – он уже знал настоящие ругательства. Он зачерпнул пригоршню снега и с силой растер рукавицей по лицу Петрова. – Умойся, салага.
Крупнозернистый подтаявший снег драл как наждачка. Петрову было больно, но еще больше было обидно, что «Зарница» для них окончилась.
– Ладно, Кислый, оставь его, пошли, – окликнули своего дружка двое других «синих».
Кислый внезапно потерял интерес к мелюзге. Он слез с Петрова, поднял валявшийся рядом Валькин деревянный автомат за ствол и хрястнул им об дерево. Автомат превратился в груду перемотанных синей изолентой щепок. Кислый пнул обломки и пошел догонять своих.
Петров сел в сугробе. Бойцы его разбежались. «Ладно, все равно убиты уже все, что толку», – пытался проглотить он комок в горле. Эмоции постепенно покидали его, стало как-то спокойно и равнодушно.
Лицо саднило. Петров вытер лицо варежкой и почувствовал соленый вкус крови – Кислый разбил ему нос. Петров снял варежку, взял пригоршню чистого снега, приложил к носу и откинулся в сугроб. Он вдруг вспомнил как во фрагменте фильма «Война и мир», который показывал им военрук вместо урока литературы, князь Андрей Балконский умирал на поле под Аустерлицем, раскинув руки и глядя в высокое небо. «Небо другое», – подумал Петров, глядя в небо. И от этого низкого серого неба, и от запаха талого снега и мокрого, уже ожившего и начавшего набирать соки, ольховника, и от всех Валькиных переживаний последних нескольких дней, которые вдруг так бесславно окончились в один момент, комок в горле вдруг вырвался наружу одним громким всхлипом, и Петров заплакал.
