– А мне можно? – спросил я.
– Ага, запалят тебя, а потом нам – пистон! – заметила Ленка.
Елисей, улыбнувшись, протянул мне сигарету:
– На!
Я взял, он кинул рядом со мной спички. Перед Москвой спортивной стыдно мне было чуть-чуть, но уж больно хотелось попробовать.
– Не надо, Дим, – укоряюще глядела Танька.
Но сигарета была уж в зубах моих. Я чиркнул спичкой, надул дымом щеки.
– Ты че делаешь, балда! – засмеялась Танька-деревня.
Ленка тоже смеялась, Елисей продолжал улыбаться. Москва проявляла равнодушие.
– Смотри, – начал Елисей серьёзно. – Тут взатяг надо. Ты берёшь сигарету, говоришь: «А-а-а-а-аптека». Вот на «а-а-а-а» долго вдыхаешь.
Я попробовал, но только начал вдыхать первую «а», как закашлялся. Голову закружило, но это мне и понравилось. Ради этого кружения я выкурил всю сигарету. Горло жгло. Я заел непривычный привкус конфетой.
Коровы двигались медленно, вертели хвостами и редко поднимали головы.
– Дим, а хочешь до Попова леса сходить? – спросила Таня московская.
Лес был дремучий и страшный. Ленка мне рассказывала, что там жил поп, у него церковь своя стояла, а потом он повесился, там же дух его до сих пор ходит, воет. Мне очень интересно сделалось, вдруг увидим его чёрную тень, так что я сразу подскочил:
– Пойдем!
– И Таньку возьмем. Да, Танька? – спросила московская.
– Гулям не будем мешать! – ответила та.
«И где у нас тут гули… Чего они обзываются?» – не понимал я, сшибая кнутом, пока шли к лесу, всё подряд.
– Ребят, а когда поедете домой обратно, меня не возьмёте в Москву? – спросила местная Танька.
Я пожал плечами. Танька Москва-Тамбов – тоже, и молчит. Фиг знает, я не против, у нас квартира хоть и трёхкомнатная, а людно: в каждой комнате по два жильца, если Таньку взять.
– Немного поживу, мне город посмотреть. Может, работать устроюсь. Ем я мало. Если что, свой мешок картошки возьму.
Я пожал плечами, а она рассмеялась громко, неестественно-болезненно. Конечно, у ней дома сейчас совсем грустно: две сестры и мать в однушке поселковой четырёхэтажки вместе с ней помещаются. Отец её повесился в деревенском доме на чердаке. Он был музыкант, записал альбом, отпечатал тираж на кассетах. Помню, на обложке красовались желтые розы, а название – что-то про купола. Слушал на магнитофоне и радовался, какие песни хорошие написал Танькин отец, и как хорошо поёт тетя Вика, её мать. С долгами отец не смог расплатиться. Так и повесился.
– Я спрошу у мамы, Тань, – сказал я.
Вдруг недалеко в траве я заметил здоровый, мелового цвета камень. Начал пальцами показывать в ту сторону девкам. Подошли мы, а оказалось – гриб. Рядом ещё два таких же здоровых.
