Гости, тем не менее, случались в квартире, и хуже для всех, если это были собратья отца по перу и бумаге и другие деятели советского искусства и его обслуживания. И не было для меня разницы, поэт Рубцов это был или поэт Касьянов, театральные режиссеры или чиновники из управления культуры – все всегда начиналось под музыку Моцарта, развивалось под аккорды Бетховена, а потом шел сплошной Равель уже без пластинки и проигрывателя – пьяная многочасовая, часто уходящая в ночь тягомотина в плотных клубах табачного дыма.
К счастью, чаще в гости к нам приходили обычные люди, и застолье развивалось традиционно от закусок к горячему, впереди маячил принесенный гостями торт, вина или водки пили умеренно, а если и кричали за столом, то от хорошего настроения, доброго совместного воспоминания, и никто не желал скоропостижной смерти какой-то Фурцевой.
Итак, стремительно обретенные друзья из социалистической Германии ожидались в следующее воскресение, но уже в понедельник я стал мрачен и напряжен. Повод для моего плохого настроения был прост и очевиден – парад двух немецких офицеров в моем родном дворе в разгар теплого воскресного дня предполагал для меня нешуточные страсти и, даже скорее всего, ненужную в моем хлипком дворовом быту перипетию.
Я стал мечтать о добром воскресном дожде, сильном дожде, который на весь день. Пусть даже будет настоящий ливень, который заставит всех моих приятелей сидеть дома. Дождь должен стучать по подоконнику и лить воду на оконные стекла, нарушая их резкость. Даже пусть это будет страшная гроза, которая прогонит всех пытливых подальше от окон трястись и боятся в дальний угол хрущевской квартиры…
Беспощадное июньское солнце похоронило мои мечты о потопе. Воскресный двор с самого утра был наполнен светом и гадкими детскими голосами.
Друзья приехали на час раньше. Приехали одни, вместо сына они привезли большой пятилитровый казан для плова. Их сын и мой проверенный временем друг неожиданно променял меня на кружок во дворце пионеров.
Ближе к трем на ватных ногах и не имея никакого плана, я вышел во двор встречать наших немцев. Едва выйдя из дверей подъезда, я понял, что события развиваются для меня по самому трагическому варианту. Мои приятели именно сегодня надумали играть в классики. Пинать набитую песком банку от гуталина они собрались у дверей моего подъезда, старательно начертив мелом большую сетку на восемь квадратов. Их сегодня совсем не смущало, что игра девчачья, что для игры перед подъездом места мало и чугунная канализационная крышка неизбежно оказывается внутри расчерченного игрового поля, максимально усложняя и без того ноголомкий способ бесхитростной дворовой забавы.
