Наши места были на четвертом ярусе в ложе на восемь мест. У нас был первый ряд и я сидел вплотную к маленькой перилке, сложив на нее руки и голову, как ребенок который в отъезжающей от дома машине с заднего сидения смотрит в заднее стекло. Смотрит тоскливо, потому что явно не хочет ехать туда, куда его везут (наверное к бабушке в деревню, тогда как все друзья остались в городе) и у него нет никакой возможности остановить это движение. Вот и я сидел и понимал, что не хочу ехать дальше, не хочу объяснять ничего себе и уж тем более кому-то еще. Ограждение балкона нашей ложи было очень низким, а с моим ростом оно и вовсе казалось игрушечным – чуть выше моего колена. Я немного приподнялся на стуле, чтобы вытянуться за перилу и посмотреть вниз. Высота казалась более чем достаточной, чтобы больше ничего никому не объяснять. Всего лишь небольшой импульс, чтобы чуть сильнее распрямить колено и дальше, наверное, уже ничего не разобрать. Длинные ряды кресел обтянутых красной тканью, старый паркет, женщины в вечерних платьях, все смешается как в блендере. Если смешать все краски получится черный – закончится свет.
– Можно я сюда сяду? – мне пришлось выпрямиться и затащить свою свесившуюся голову обратно в ложу, где молодой человек хотел занять свободное место рядом с нами.
– Нет, здесь занято – вяло сказал я и медленно обернулся обратно к сцене.
Прозвенел последний звонок, в зале выключили свет. Сейчас начнется спектакль и он будет смотреть на место, которое так никто и не займет и злиться, за то что мы ему отказали, но мне было все равно. Я понимал, что она не придет, что ее билет у меня во внутреннем кармане пиджака, и что она уже едет в поезде в Москву, но я все равно ждал, что вот вот откроется дверь в ложе и она поджав плечи, протиснет свое худое тело между зрителями извиняясь шепотом.
В финале спектакля на сцене должна была подняться огромная статуя Сталина.
Сталин был картонным, но Сталин был тяжелым. Статуя была сделана из папье-маше, но осознав форму, которую она приняла налилась свинцом. Чтобы поднять ее понадобилась бы отдельностоящая ГЭС. Механизм, пытавшийся поднять статую не выдержал этого веса и коротким замыканием погрузил театр в темноту.
Я все таки прыгнул? Секунды моего полета превратились в десятки минут спектакля и вот теперь я наконец то достиг точки Б и.. Стало темно, и тихо, и я как будто почувствовал, что вокруг нет никого. И самое удивительное, то что нет и меня. А если нет никого и меня в том числе, значит я здесь не один. Это странно, но эти секунды пока весь зал притих из-за отключения света и я вдруг перестал чувствовать себя одиноким. Вот что было бы если бы я перевалился за перила. Состояние когда ты не чувствуешь, где кончается твое тело и начинается пространство вокруг, потому что нет ни тела ни пространства.
