Но сегодня впервые за два месяца я чувствовал себя счастливым. Нет, конечно, успехи в лечении доставляли мне удовольствие. Я радовался своему выздоровлению. Но я затрачивал все силы и преодолевал сильную боль, чтобы вновь овладеть телом, которое без присмотра пылилось полтора года. Поэтому я, заплатив такую цену, не мог искренне радоваться каждому шагу. А выписка была первой радостью, которую я чувствовал без тягот, преодоленных на пути. Определенный этап закончился, дальше будет немного легче.
Я, естественно, очень соскучился по нашему дому за то время, что провел в больнице. Да и сына я видел не более чем три-четыре часа в неделю, чего мне было маловато. Рита показывала мне фотографии маленького Димки, но эти фотографии скорее расстраивали меня, чем радовали. Я видел те моменты, которые пропустил, и злился. Это была бесцельная злоба, мне некого было винить, кроме разве что себя или само мироздание. В тот год со слов Риты как минимум сорок пар экстремалов благополучно прошли эти пороги на таких же лодках что мы, но нам просто не повезло. Просто мы выиграли у теории вероятности, и попали в беду. Хотя думаю, что этими словами, она скорее просто успокаивает меня, скорее всего мой врач рекомендовал ее контролировать меня, чтобы я не зацикливался на чувстве вины.
За два прошедших месяца все ребята по очереди навестили меня. Все они делали вид, что все в порядке, неловко не замечали моей хромоты и старались не видеть шрамов на голове. Все они, в конце концов, признавались мне, что в разное время каждый из них нарушал правила, просто мне не повезло. От пятерых разных человек я выслушал пять разных историй о том, как они вопреки здравому смыслу шли на риск, у которого даже не было цели, важен был лишь процесс.
Единственным, кто не подбодрил меня стандартными фразами, а попытался честно высказаться, оказался Николай:
– Я не буду тебе говорить, что это случайность. – Сразу без лишних прелюдий начал он. – Врач просил не тревожить тебя. Но я должен сказать, ты сам в этом виноват.
– Я знаю. – Меня удивила такая откровенность, и я не нашелся, что тут вообще можно возразить.
– Я говорю это вовсе не потому что хочу тебя отругать. Тебе почти тридцать, пускай пару лет жизни ты выкинул, поздно вести воспитательные беседы.
– Тогда зачем?
– Потому что я знаю это чувство. То, что теперь гложет и тебя изнутри. Оно тут как тут когда ты закрываешь глаза. Та самая тяжесть, что когда утром просыпаешься больно колет сознание. С годами ты к этому привыкнешь, но оно не ослабнет, не надейся.
