Юля записала заголовок и подчеркнула его оранжевым фломастером.
Некоторые фразы были уже хорошо обкатаны в голове отца и ложились на бумагу легко, а некоторые мысли он обсказывал долго, с разными ответвлениями и досадовал на дочь, когда она предлагала свои формулировки:
– Нет, это ты слишком уж общо! Я не так думал. Не сбивай меня!
Юля в конце концов перестала подсказывать и только записывала за ним, как Левий Матвей за Иешуа.
Отец был умным, много читал, но словно бы стеснялся говорить книжными словами и старался мысль свою выразить попроще, порой нарочито вворачивая просторечные деревенские или устаревшие словечки. Время от времени отец просил ее перечитать, что получается, и был совершенно недоволен этим:
– Пасквиль какой-то! Зачеркивай вот это! И это тоже!
Дочь послушно вычеркивала.
Они писали до полуночи. Потом отец махнул рукой на свою затею:
– Нет. Не философ я. Пускай другие пишут. Брось в печь.
– Ты не знаешь что ли, что рукописи не горят? – устало возразила Юля. – Допишем потом, не расстраивайся.
Но отец больше не захотел этим заниматься. Юля вложила в свой дневник сложенный листок с отцовскими мыслями:
«Рассуждения крестьянина о жизни во время последних перемен.
Совесть в России – неподъемный груз для человека. Некоторые исхитряются его тащить, но очень тяжело.
Крестьяне свободные стали только сейчас, так что очень трудно определить регрессивное или прогрессивное развитие.
Очень много брошенных полей. А так быть не должно. Заботиться надо о земле!
Крестьян-то в полном смысле слова в колхозах была половина, они и ухватились за землю после раздела колхозов, а остальные – кто на север, кто куда…
Все происходит по своей воле, и все люди живут по-своему, по-другому. Никак мы не можем повлиять на историю. Всё этот коллективный разум… А он какой-то глупый, тупой…
Перемен-то у нас еще и не было. Та часть, которая изменила народу, те, кто сделал себе перемены в свою пользу, – их ведь мало. Они почуяли изменения, а остальные-то ведь нет…
Вообще этот мир какой-то бардачный…».
* * *
… В середине августа Юля получила от Ракитина письмо с вложенным уведомлением из политехнического университета о том, что он поступил на вечернее отделение автодорожного факультета.
Рассчитывать на помощь семьи Андрею не приходилось. Матери с сестрой самим едва денег хватало, чтоб не помереть с голоду. Отчим спился совсем. Не у бабушки же пенсию просить…
Сразу после письма из универа о зачислении Ракитин поехал искать работу и жилье. Из знакомых у него в городе был только Мишка Кудрин, который буквально за один день и решил все проблемы друга. Оказалось, что парня, с которым Мишка снимал квартиру, в июне призвали в армию, и диван, стоявший между шкафом и балконной дверью, как раз был свободен. С работой тоже повезло. Вечером к Мишке в гости зашел с несколькими бутылками пива его дядя, работавший на базе стройматериалов. Он рассказал парням, что на днях на одном из складов была совершена крупная кража, и начальство поувольняло кучу народа. На другой день Андрей уже был назначен на должность кладовщика и пересчитывал дверные полотна, наличники, замки, ручки и прочие нужные в хозяйстве вещи.
