Он стоял в дверном проеме и, когда она обернулась от холодильника, уткнулась в его глаза, которые блеснули желтым. Сын показался ей чужим, и в атмосфере витало нечто странное. То, чего она еще не могла уловить. Ничего, сына я знаю.Когда они спорили о его поступлении, он тоже поначалу упирался.
– Из тебя и из отца плохие продавцы. Не зря же я тебя отговорила от математики, я всегда знала, что в тебе сидит гуманитарий. Просто он дремлет, и ты не слышишь его. Твоя задача – разбудить, вывести его на передний план. А ты подвизался торговать. И чем? Ширпотребом. Безвкусицей. Китайскими подделками.
На губах Шэня заиграла нехорошая улыбка, словно мама сказала то, что ему и нужно было. Она поежилась от неясного предчувствия. Ей стало страшно, потому что она наконец поймала то, что витало вокруг – его спокойствие. Уверенность. Барьер.
– Китайскими, мама, правильно. Ты же мечтала о Китае. Бредила им. Говорила, что знать китайский язык – выгодно. Я предлагал тебе французский, но ты выбрала то, что выбрала. И я взялся за него. Прилежно, настолько прилежно, что уехал туда учиться. Сейчас твое «выгодно» начало работать. И я не собираюсь останавливаться, потому что тебе не нравятся торгаши. Мама, замок золотой клетки, в которой ты держала семью, проржавел. Как и сама клетка. Прими, пожалуйста, все как есть, и не пили отца из-за пустяка. Из-за того, что он один раз в жизни поступил как мужчина. И не плачь. Я видел слишком много слез, чтобы в них верить.
Отойдя подальше, она посчитала до десяти и сказала:
– Нет, ты бросишь эту чушь и будешь заниматься наукой. Когда я отправляла тебя на факультет, думала, что ты напишешь докторскую, станешь профессором. Профессором, а не челноком. Что я скажу подругам? Что мой сын, сын лингвиста с тремя высшими, занимается скупкой и продажей? Ты не посмеешь меня опозорить!
Она выкрикивала ему эти слова, и маска интеллигентной, умной женщины слетела с нее. Осталось лишь высокомерие в луже хабальства, пытавшегося прикрыться аристократией.
– Зарабатывать деньги стыдно? Стыдно сидеть ровно на заднице, изображая из себя дворянина, – холодно сказал он.
Отец давно стоял у дверей кухни, не решаясь вмешаться в спор. Он видел, что происходит нечто невероятное. Тот самый последний день Помпеи, утро которого было еще столь ясным. И уже неважно, что в духовке догорал стейк в хлебе. Мама прижала к себе сковородку, защищаясь от неотвратимого, и прошептала:
– Ты не пойдешь против матери.
