Марина внутренне сжалась и закрыла глаза. Как же это противно! Рука заползла под блузку и уверенно двинулась наверх, но через секунду шепот прекратился вместе с движением. Он вскочил с дивана и заорал:
– Черт ты их разбери!
По стенам, по благородно выровненным стенам, выкрашенным краской, стоимость одной банки которой превышала десять тысяч рублей, текли потоки горячей воды. Она хлынула водопадом, словно наверху три инженера Щукина открыли во всю мощь три своих душа и оказались за дверью. Забыв об амурных делах, босой и разъяренный, Крысов вылетел к соседям, оставив Марину собирать рассыпавшиеся по дивану листы. Не дожидаясь аварийки, она покинула дом и уже в машине дала волю смеху.
– Неужели ты думала, что такой беспелюха>25 тебя щупать будет безнаказанно? – довольным тоном спросил Илья.
– Я знала, что ты чего-нибудь подстроишь, злой дух, но чтоб соседям трубу пробить – это, конечно мощно! – давилась от смеха Марина.
– Пусть делом займется, а не баб осматривает. Ладно, – посерьезнел Илья. – Торопиться нужно. Мне к Денису надо, чую, надо прям. Если что, к бате езжай Денисову, там встренемся. И это. Береги себя.
В тишине еще не заведенного мотора Марина слушала свое сердце. Почему-то оно билось быстрее, чем стоило бы. И совсем не от страха.
Виделся с партизанами. Передавал еду, уходят на восток, ближе к Зыкинской деревне. Спросил у них, во что верят. В светлое будущее.
Это меня по старой памяти попросили. Колчаковцы бушуют сейчас, у большевистских провизия закончилась, прислали нескольких. На тебя, мол, никто не подумает, ты давно сам по себе. Ирония, конечно, что под самым носом у бывшей службы спрятались – в подземке у хореографии, рядом с либмановским домом. Сзади там арочка есть,в нее шухнулся, и в подвальчик попал. Танцулечки об этом знать не знают, так что бояться было некого.
Они меня встретили безрадостно, у одного даже револьвер был. Волки и волки. Глаза светятся подозрением, бороды как у стариков и рванина на них страшная. Я им сверх принес еще оставшегося от дежурства супа вчерашнего, что девки не подъели, так они даже поссорились, кому больше достанется. То ли я себе представлял, когда повстречался с Зиной?
«Сказывают, ты от партии оторвался?» – спросил меня один, с рваным ухом. – «Кажется, думаешь еще, на какую сторону выгодно податься?»
Тут я почувствовал, что они думают еще, не пристрелить ли меня. Не покончить ли с этим прямо сейчас, мелькнуло. Потом решил – буду честным. И рассказал им про тот вечер, после которого изменилось. Как искал я правды и не нашел. Разве может человек с раной в груди воевать? Он уже отжитый материал. Что и последнее отбирают у народа – веру в Бога. Некому верить, то белым, то красным, каждый ищет себя, а правду никому не ищет. Я горячился все больше и больше. Накопленное дало наконец выплеск, и я забыл об осторожности. Мне уже все равно было – пристрелят или не пристрелят.
