– Что происходит? – шепнула она Алисе, взяв в руки мыло. Та безуспешно оттирала следы ручки с правой щеки.
Алиса пожала плечами.
– Сама не знаю. Пришла домой, папа в душе, мама рыдает над пятном на платье. В жизни не страдала из-за одежки, и на тебе. Ничего не говорят, вот, умываться отослали.
Едва увидев девочек в комнате, мама раздраженно указала на диван. Вопросы задать смелости у них не хватило. Отец кивнул в сторону телевизора, и они включили «Гараж», любимый семейный фильм. Наконец через час, когда Ахеджакову уже обвинили в покупке мужа, раздался звонок в домофон.
– Кто? – неожиданно шепотом спросила мама.
– Василий.
Густой, звонкий, поставленный голос ответил кратко, и мама сжалась, но ткнула кнопку. Марина увидела, как она открыла дверь и вышла на коврик, дрожа всем телом. Лифт ехал медленно, и напряжение в комнате достигло предела. Папа беспрестанно откашливался и все дальше пятился от двери. Но всему наступает завершение, и двери лифта открылись. В коридор ступил высокий женоподобный парень лет двадцати пяти. Черные волосы, отдающие холодной сталью, острижены и зачесаны набок, глаза чистые, широкие, настороженно перебегают с одного на другого и сам он, всем существом своим походил на обиженного. Алиса заметила, как удивительно похож его рот на мамин. Такой же узкий, тонкий и с большой ямочкой наверху.
– Здравствуйте. Василий, – представился он, едва склонив голову. Манера держаться выдавала в нем человека творческого, театрального.
Алиса и Марина не сводили глаз со странного гостя, перед которым мама так лебезит. Она повесила его куртку на плечики, посадила на диван, слева от себя и застыла, пожирая глазами, вспоминая что-то. Ей, певице, уставшей от внимания иных, так несвойственен был взгляд растерзанной вороны! Папа сидел как оплеванный. Он почти ненавидел мальчика, так некстати разбудившего старое.
– Девочки, Влад, знакомьтесь: мой сын, – собравшись с духом, сказала мама.
Вот так, в торжественно-напряженной обстановке, они узнали, что у их мамы был другой папа. И другой ребенок. И обоих она очень любила, но другой папа полюбил другую. И отобрал у нее сына, решив, что певичке воспитание он не доверит. Вася о существовании мамы узнал в ссоре с мачехой, когда та обозвала его «ублюдком певичкиным».
Папа смотрел на то, как краснели щеки, скулы, подбородок у мамы, как невидяще ее глаза уставились на изящные короткие пальцы мальчика, и сгорал от ревности. Он не мог вспоминать без боли ее слезы в подушку и тихое «я, наверное, всегда буду только его любить». Ему хотелось заткнуть уши и не слушать о том, как Вася метался, ссорился с отцом, уезжал на гастроли и думал о знакомстве с мамой. Он не хотел, чтобы она вспоминала. А Вася, судя по его жадным глазам, устремленным на нее, страдал. И желал, чтобы она вспомнила.
