Майские праздники для студента рубеж, где прощаются с беззаботной жизнью. После майских праздников в общежитии явственно ощущается приближение сессии. Постепенно затихает, сходит на нет неровный пульс ударов мяча на спортивных площадках. Все меньше беспечности на лицах, все больше озабоченности. Но самый верный показатель – все столы в учебных залах теперь заняты. После майских шутки в сторону.
– Я не философ, – рассуждал как-то Лорьян, – Философ залезет в пустую бочку и плодит умные мысли. А в институте, подобном нашему, нужно чертить, чертить и чертить. До чертиков. И бочка для этого не катит. Нужна плоскость. Как говорил другой философ, дайте мне плоскость и я проверну курсовой. Нужна чертежная доска. А доски в дефиците.
В ту самую пору, когда свободные доски становятся таким страшным дефицитом, что даже снятся во сне, когда начинается зачетные и экзаменационные страсти, выпускники, уже скинувшие с себя это бремя, возносят свой крест на голгофу диплома. Самое время зачастить на консультации. Встреча с куратором становится глотком воды в пустыне. А кураторы считают, что из них высасывают кровь. Точнее, к исполнительным, старательным и толковым студентам кураторы терпимы. У Андрея все было терпимо. И институтские дисциплины давались, и куратор был человечным. А Нине Шабриной, которая сама не отличалась старательностью и понятливостью, куратор достался требовательный, въедливый, даже занудный. И Нина девочкам на него бесконечно жаловалась.
Однажды, когда Андрей пришел на консультацию, он застал нам кафедре Нинку, которая что-то обсуждала со своим куратором. Что она могла обсуждать? Показывала свои листы. Но как? Она не выглядела нашкодившим щенком. Она улыбалась, словно у нее с дипломом полнейший ажур. А ведь как ее когда-то трясло от экзаменов! И диплома она боялась. Но после дня Победы у нее что-то переменилось. Прямо расцвела. Девчонки удивлялись. Не могли понять, что случилось. Свои дела Нина держала в секрете. Слышали только, что она куда-то от своей бабки съехала. И даже всезнающая Полина Гринблат не знала теперь о Шабриной ничего. Шабрина легла на дно. Тем более, Андрей знал о Нинке совсем немного. Но судя по тому, что она позволяла себе улыбаться во весь рот, и даже тихонько хихикать на то, что говорил Александр Викторович, дно было достаточно мягким.
Она скользнула по Андрею спокойным, равнодушным взглядом, словно он нечто неодушевленное? Словно не товарищ по группе зашел, а муха пролетела. Александр Викторович хотя бы кивнул и здрасьте сказал. Андрей прошел в смежный кабинет к своему куратору и больше до самого выпускного не видел Нинки.
