– Ну, довольна? – с упреком бросил Андрей.
– Представь себе, очень довольна!
Настроение у нее поднялось. И второй лист был спасен. Нинке важны были не листы, а факт жертвоприношения.
На их возвращение в комнату, можно сказать, никто не обратил внимания, или сделали вид, что не обратили внимания. Как будто ничего и не произошло. Полина, отсканировав вернувшихся наметанным глазом майора Пронина, отметила: свершилось. Свершившееся наложило на вернувшихся новые оттенки. Андрей словно посерел, юлил глазами по полу, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, а Нина смотрела триумфатором. Полина поняла, что с Ниной, ничему не научившейся, так и оставшейся наивной и доверчивой, необходима серьезная профилактическая беседа.
Правда, в настоящий момент не до разговоров. По Полининым расчетам Барашкин, единственный, кто приглашал Полину, должен был дозреть и пригласить ее на танец. С музыкой было негусто. Крутили одну заученную назубок долгоиграющую пластинку. И Полина знала, что сейчас встречные функции наложатся: поплывет медленная тягучая мелодия, под которую и ей, не балерине, и выпившему Барашкину, самое что ни на есть танцевать. И как раз Барашкин до этого мероприятия дозревает. А с Ниной можно поговорить по душам в другой раз.
Поскольку настроение Полины приближалось к элегическому, то автор, которого с самой «Метелицы» постоянно перебивали ультимативными директивами, как надо жить, на кого равняться и куда стремиться, сможет, наконец, украсить повествование лирическим отступлением. Оно давно просилось на страницы, лезло между строк, с того момента, когда наши герои слились в танце в «Метелице». И потом оно просилось на страницы, и когда Андрей платил за такси, и когда Нина инструктировала его, как добраться до ее светелки, и когда они танцевали уже в общаге, и, наконец, когда Нина посыпала себя обрывками художественного произведения. И вот, как только Полина отвлеклась на Барашкина, лирическое отступление, выскользнуло из-под гнета директив. Запоздало. Вырвись оно раньше, может быть, события развивались бы более целомудренно. Сделанного не воротишь. И лирическому отступлению осталось только успокоить удивляющихся, почему парень с девушкой удалились во время танцев на полчаса, а никто из оставшихся комсомольцев и бровью не повел.
Нам брови нужны не для того, чтобы водить ими ради всяких мелочей типа исчезновений во время танцев. Они нужны для того, чтобы сурово их насупить, если враг захочет нас сломать. Мы стоим на страже мира. И на страже морали тоже. Но мир нам дороже всего.
