– Раз он был так смел, почему же он никогда не покидал приделов дома и своего двора?
– Как я уже сказала, он презирал такое отношение к ним. А к немцам тогда было не самое лучшее отношение, а порой и очень жестокое. Не от всех конечно. Были и те, кто понимал, что это такие же люди, точно также пострадавшие от войны. А были и такие, кто видел в них убийц своих родных и близких, ненавидящих их всем сердцем. И за это не стоит их судить. Победа досталась нам очень дорогой ценой, Аня, – она задумалась, а потом продолжила. – Но, наверное, ещё сильнее, он презирал своё положение, в котором не мог защитить сестру и маму. Сам он никуда выйти не мог, сама понимаешь. И как его только не уговаривала Марта поехать в поле или парк, всё было бесполезно. Ох, и упрям же он был. Таким же, как и я, – с улыбкой сказала старуха.
Она бережно поправила оставшиеся в вазах немногочисленные букеты цветов, а после сказала:
– Я думаю, что он стал инвалидом ещё до войны. Во всяком случае, я так поняла из разговоров Марты и Евы. И для меня до сих пор кажется это чудом: выжить при штурме Кёнигсберга, а потом ещё столько времени прожить на оккупированной территории. И ведь неплохо прожить, если можно так сказать. Для тех лет совсем неплохо. Про Марту ходили разные слухи, почему их семье так везло, и почему они не были депортированы вместе со всеми. Я ни одному из них не верила.
– И вы никогда не интересовались, что произошло с Гюнтером, почему он стал инвалидом? – не унималась я.
– Нет. Им было больно говорить об этом. А чему научила меня война, так это беречь людей от ненужных слов и расспросов, вызывающих только боль и ничего больше. Аня, тогда мы все учились жить, словно заново ходить. Людям так не хватало простого человеческого тепла, понимания. Память нам была совсем не нужна. Уверена, в то послевоенное время каждый продал бы душу дьяволу, лишь бы лишиться этой самой памяти, не помнить тех ужасов, – она замолчала, и глаза её наполнились тоской.
– Простите меня за мои глупые вопросы, – сказала я.
– Мы хотели жить здесь и сейчас, – продолжила она, не обращая внимания на мои извинения, – Мы просто хотели ЖИТЬ. А как же сильно хотели жить они… Не просто каждый сам по себе выжить, а именно быть вместе. У Марты и Евы было множество возможностей уехать, ещё до оккупации, но они не за что бы его не бросили. И я уверена он, любя их просто до безумия, даже не зарекался им оставить его. И не потому что боялся умереть здесь беспомощным, один. Нет. Потому что он твёрдо знал, что они никогда этого не сделают. А подобные слова с его стороны лишь обидели бы их… Он был воином, по силе духа. И, несмотря на то, что он находился в инвалидном кресле, он был сильнее многих мужчин, кого я знала за свою жизнь.
