– Варя, – продолжил он, – можно сказать, что вам с мамой повезло. Вы не видели всех ужасов войны напрямую. Были бомбёжки, но добраться до наших краёв поганые фрицы не смогли. Был голод и адский труд, о котором и тебе, тогда ещё совсем ребёнку, было известно не понаслышке. Но вы не видели жестоких издевательств и смертей, которые довелось увидеть мне, твоему брату Николаю и Катюше, не вернувшимся домой.
Я не ожидала, что отец будет говорить об этом. После смерти моего брата и сестры в нашем доме никогда об этом не говорили. И вообще старались избегать любых разговоров о них. Слишком свежо было в памяти, слишком тяжело.
Коле было восемнадцать, когда он ушёл с отцом на фронт, а моей старшей сестре Катерине двадцать два года. Когда началась война, она как раз заканчивала последний курс медицинского института. И уже в конце сорок второго, она, в тайне от нас с мамой, уехала в ряду медицинских сестёр на фронт.
– Нас с Колей разлучили ещё на вокзале, – продолжил свой рассказ отец, – Помню его глаза, большущие такие, и сколько в них было смелости и отваги. А ведь он совсем ещё мальчишкой был. Мой сын. Мой Коленька, – отец замолчал, а по его щекам катились крупные слёзы, которые он не мог сдержать. Он задрожал всем телом и закрыл лицо руками. Никогда раньше я не видела, как отец плачет.
– Его убили, уже через месяц… Мой боевой товарищ был свидетелем этого. Убили в бою прямым выстрелом в голову. Раз… И нет больше моего Коленьки. Но ему повезло, потому что не мучился. Что уж не скажешь о Катюше.
Тут отец остановился, убрал руки с лица, и я увидела в его глазах столько ненависти и злобы, что мне стало страшно. Я ссутулилась и вжалась в спинку табурета.
Отец налил себе полную рюмку самогона, выпил её залпом, и, не притронувшись к еде, продолжил:
– Их медицинский лагерь накрыл немецкий отряд. Да и что там было накрывать. Всего с десяток солдат, девочки медсёстры и полсотни калек. Расстреляли сразу всех на месте, кроме девчонок. Их сначала пустили на утехи. Насиловали всем отрядом, сколько их там было, человек пятьдесят – шестьдесят. Одна из них, Катюшина однокурсница чудом убежала в леса, выжила девчонка. А Катя, – он на секунду замолчал, что было сил сдерживаясь от слёз, – А Катя застрелилась. Выхватила пистолет у фрица и в рот себе направила. Ты слышишь, дура, – уже рыдая вопил отец, – сама себе в рот пулю выпустила. Она ведь знала, что после того, как натешатся, их всё равно всех до одной расстреляют. Этих девочек. Горите же вы в аду, фрицы проклятые.
