Кёнигсбергские цветы | страница 16
– Что именно?
– Чтобы я всё рассказала, чтобы другие узнали.
Кто эти «другие»? что именно они должны были узнать? У меня было ещё множество вопросов, но старуха больше не ответила ни на один из них. Она словно закрылась в какой – то кокон, и я никак не могла достучаться до неё.
Я ушла домой с огромной головой в виде «Дома советов». Вопросов стало ещё больше. Что же это за удивительный дар такой, от которого «крыша едет»? Как научиться им управлять, направляя на благо? Вряд ли гугл мне сможет в этом помочь.
Глава 8
Большой деревянный стол, покрытый старой потертой клеёнкой в крупную коричневую клетку. На столе кусок чёрного ржаного хлеба, нарезанное на газете тонкими ломтиками сало и небольшая, трёхсот граммовая бутылочка мутного и вонючего самогона. За столом сидит отец, я сижу на другом конце стола, напротив него.
Он берёт небольшой кусочек сала и долго, смакуя, пережёвывает его наполовину беззубым ртом. Потом наливает себе пол рюмки мутной – белой жидкости, и залпом выпивает, занюхивая эту «прелесть» ароматным хлебом.
Я молча смотрю на маленькие радости моего отца. Годы войны не пощадили его. В свои пятьдесят он выглядит как старик. Полностью седая голова, согнутая спина и измождённое морщинами лицо. Но в его больших и мощных руках ещё очень много силы. Он работает за троих, спит и ест мало. Он приехал сюда с семьёй, чтоб очистить эту землю от фрицев, от всего, что могло о них напоминать. Этим он и занимается. Занимается яростно и упорно, словно всю свою ненависть он вкладывает в труд. Полдня он работает в полях, а вторую половину дня, до самого вечера – разгребает завалы и руины разгромленных зданий. Иногда он уходит на работу ночью и в выходной.
– Знаешь, зачем позвал тебя? – спросил меня отец, уже покрасневший от выпитого, и от летнего зноя.
– Нет, пап, не знаю, – ответила я.
– Хочу тебе рассказать кое – что. Ты уже большая и пора бы тебе узнать, кто есть эти поганые фрицы.
– Папа, я знаю, кто такие фрицы, – попыталась я остановить этот разговор.
– Закрой свой рот и слушай. Если бы ты знала, то не бегала бы туда через день, и тем более не носила бы им цветов. Кому ты носишь цветы? Им? Да ты глупая, маленькая дура. Я либо сейчас донесу эту мысль до твоей бестолковой головы, либо выбью из тебя эту дурь дубиной. Да так выбью, что ты поймёшь, а если не поймёшь, то отдашь Богу душу.
Отец говорил спокойно, словно о самых обычных вещах. В его голосе, да и во всём внешнем виде читалась усталость. Он устал говорить со мной, он устал меня бить. Сейчас мне было понятно, что наш разговор будет серьёзен, и он будет последним разговором на эту тему. Очевидно теперь, если я его ослушаюсь он, либо выгонит меня из дома, либо правда убьёт.