Лисенка с Волченкой сидят в тени. Шьют мебель. Сгибают в каркас мягкую алюминиевую проволоку. К ней крепят ткань. Дети ровно и мерно кладут стежки, обшивают разноцветными лоскутами серебристые проволочные изгибы.Лисенке скучно. Она откладывает надоевший кукольный стульчик в сторону и задумывается. Впрочем, это скорее видимость задумчивости. Так, разморённость жарой. Хитрые георгины подмигивают, заговорщески.
– Я попить.
Алюминиевый ковшик лязгает по зубам. Капли коридорным холодом текут по шее. Девочка, уволенная из мебельного производства, ложится в кровать, под прохладный полог.Невидима и свободна…
Сине-зелёные стрекозы
Синие, зелёные стрекозы. Сбежавшие от Альфонса Мухи. Их эльфийские, осыпанные самоцветной крошкой крылья просто скреплены, как маленький веер, узким суставчатым тельцем-палочкой. Лисенка наблюдает над осокой их неспешный танец, хочет поймать.
Плюсса – река холодная, с омутами, лозами. А летнее солнце нещадно печёт Волченку, что собирает на песчаном косогоре малиновые свечки смолянок.Он склеивает и расклеивает чёрные пальцы, сжимает угольный букет с огненными прострелами цветов и думает:
– Если она оборвёт им крылья, мы их приклеим смолой и поставим на растяжку.
Коллекции, гербарии. Убитая красота. Когда ты перестанешь их собирать, милая Лисенка? Когда?
Купание коня
Зелёный велосипед, красные шины. Лисенка разгоняет его пробежкой, вспрыгивает на ходу. Далеко впереди полощется надутая ветром рубаха брата.
– Волченкаааааааа……
Свистящий ветер сносит голос назад. Придорожная трава хлещет по лодыжкам, колёса идут юзом в песке. Вперёд, вперед, пригибаясь к рулю, насилуя педали. Нет, не догнать.
Только у реки они снова рядом, заведя велики по втулки в воду, моют пуками травы блестящие серебристые спицы. Смеются. Колышут в воде отражение солнечной колесницы, и смущенный Феб останавливается протереть золотые спицы ватой облаков.
Время застывает, удлиняя и так бесконечный день детства.
Сирень на Пажинской
За деревней синий вечер. Прохладно. Две огромных сирени осыпаны росой и лунным пеплом. Глубокие тени прячутся между оливковыми сердцами листов.
Завернутые в махровые полотенца кустов, трое детей прижимают к пузам влажные лиловые пуки. Их росный бархат нежит запахом мокрые носы, холодит лица.
Художники разводят жирное масло, красят голубой краской мятый жестяной кувшин.
Взошедшее солнце упрётся в него янтарным глазом. Раскроет этюдник.
Звездный август
Волченка, Лисенка и Зайченка на гладкой тарелке поля, уставив носы в огромный, блистающий купол-крышку. Кажется, миг и Божественный людоед снимет ее, чтобы стало очевидным, как дети вкусны и воспитаны.
