– Но Тамино…
– Вон он, твой Тамино. Сюда едет. Можешь оторвать рукав и ему подарить, если хочешь.
– Рукав? В смысле? Чей рукав? – удивилась я.
– Свой, конечно, – сказал Славик, но на всякий случай от меня отодвинулся. – Это такая традиция.
Я, честно, подумала, что Славик меня разыгрывает, но тут же одна из дам прямо при мне лихо дернула длиннющий и богато украшенный рукав своего фиолетового платья, и надела его на протянутое копье какого-то рыцаря. С чисто символической точки зрения это копье, проникшее в рукав… ну, вы поняли. Фрейд бы оценил. Да и времена стояли суровые, когда еще достопочтенный рыцарь сможет полюбоваться обнаженным плечиком своей дамы. Тамино, тем временем, приближался. Я подергала свой рукав – сидел он крепко. Скосив взгляд на свое плечо, я сумела различить мелкие и частые стежки, на совесть было сработано – оставалось только поражаться крепости пальцев и резкости жестов местных красавиц.
– А можно что-нибудь другое ему подарить?
– Чего? – спросил Славик, напряженно что-то высматривавший.
– Что-то другое можно подарить принцу, вместо рукава?
– Да дари чего хочешь.
Тамино был уже прямо передо мной, и я наклонилась к перлам своей ложи – хоть это мне было не запрещено. Тамино поднял забрало, он смотрел на меня – молчал и смотрел, своим таким знакомым мне взглядом, который, казалось бы и выражал страдание, и, одновременно, будто бы светился на его лице.
– Принц… – начала было я, и осеклась.
Я хотела перед ним оправдаться, но как, и, главное, за что? Врать не буду, я не могу сказать, что четко осознавала свою перед ним вину – то ли у меня было слишком мало совести для этого, то ли наоборот, слишком много, и я подозревала вину, там где ее и в помине не было.
– Мой принц, – вот и все, что я могла сказать.
Взгляд Тамино вдруг посветлел, и вдохновленная этим, я рванула ленту со своей груди, но лента не поддалась. Я дергала еще и еще, Тамино напряженно хлопал ресницами, конь его перебирал ногами… Не знаю сколько бы еще длился этот трагифарс, но тут из густой тени протянулась чья-то грубая рука, и легко сорвав ленту, протянула ее Тамино. Это – надо же! – оказалась та самая герцогская прачка. Не знаю, что она делала на главной трибуне, и как там оказалась, но именно из ее рук Тамино принял мой дар.
Однако, взяв ленту в руки он поднес ее к губам – у меня аж голова закружилась, – и, послав мне еще один прекрасный взгляд он пришпорил коня и умчался. Я обернулась к прачке – она сидела в тени, на лавке, рядом со Славиком, на широком лице ее было написано сочувствие.
