– Хорошо, – сказал он, и руки его легли как-то уж слишком близко к моей шее, – отправляйся к себе. Я навещу тебя позже. Но если я узнаю, что ты была с принцем Тамино, и просто пытаешься скрыть плод этой связи…
– Нет! Нет, я с принцем…
– Тебя с ним видели, – отчеканил король, – ты позволила ему себя обнимать.
Это что, вот тот досадный проход вверх по лестнице – это я позволила себя обнимать?
– Помнишь, однажды герцог напал на тебя? Не как вчера. Не при всех, там были только ты я и он. Я спас тебя, я тебя защитил, я протянул тебе руку – ты была на полу, в грязи, – я руку тебе протянул, чтобы помочь встать. А ты оттолкнула меня. Ты даже руки мне подать не захотела. А кому-то, значит, можно тебя вести по лестнице, обнимая? – и его пальцы сомкнулись у меня под подбородком.
– Я не…не специально, мне просто стало плохо, я же не знала…
Я же не знала, что вот такое легкое потакание красавцу-принцу может стоит мне жизни.
– Я попытаюсь поверить тебе. Но если я узнаю, что у тебя что-то было с моим племянником… – король уже натурально душил меня, – если я пойму что ты меня обманула, не сносить тебе головы!
И он отпустил меня, предварительно поцеловав, но что мне теперь были его поцелуи! Он навестит меня позже – через час или два, – и если я не окажусь девственницей, он меня казнит, и еще хорошо, если просто казнит, а не, – как там говорил Тамино? – четвертует и скормит внутренности псам. И ведь именно такой вариант маячил для меня теперь со всей очевидностью, потому что, не знаю, что там было с непорочностью Амины, но я-то девственницей не была.
Хотелось бы мне рассказать вам историю о первой любви… да ладно, фиг с ним, пусть не первой, просто любви, или хотя бы, страсти. Но нет.
Я поссорилась с мамой. У меня – у нас – умерла бабушка, а без нее мы постоянно ругались, и непонятно было, что с этим делать. Человеку свойственно хотеть возвращаться домой, но мой дом словно вывернули наизнанку, я часами стояла на улице, ожидая, пока мама выйдет хотя бы в магазин. И так получилось, что я практически случайно оказалась в общаге с одним парнем. Потом он очень быстро ушел, а как-то через месяц, – видать с голодухи, – попытался подкатить еще раз, но я тогда с мамой уже помирилась. Мне, конечно, всегда хотелось верить, что она почувствовала мой душевный раздрай – но по зрелом размышлении, это я стала относиться к ней проще. Вселенский камень преткновения между нами – вопрос, почему у меня вместо отчества прочерк, сдулся и рассыпался в прах. Может, и не было никакого отца, – подумалось мне тогда, – а был такой же нелепый опыт, после которого, вместе с осадком на душе осталась еще и беременность. Ладно, она хоть на аборт не пошла – и на том спасибо.
