– Нет, что ты, обычное снотворное, – Дима осторожно развернул Алёну на бок и принялся расплетать её тугой пучок. – Он вор, а не убийца. Серьёзные отравления – это не его метод.
У Саши отчего-то захолонуло сердце, когда она взглянула на Вознесенского, бережно освобождавшего кудрявые волосы Алёны от резинок и шпилек. То, что он подумал даже о такой, казалось бы, совсем не близкой парням вещи – от тугой причёски утром будет болеть голова – глубоко тронуло её. Саша снова невольно вспомнила о своём отце – тот даже никогда не интересовался её самочувствием, не то что не заботился. И теперь она даже слегка завидовала подруге, о которой так заботился совершенно посторонний ей человек.
Разумеется, под «посторонним» Саша имела в виду «не родственник».
– Саш? – окликнул её Дима, вырывая из мрачных раздумий. – Так что ты будешь теперь делать?
Девушка вдруг почувствовала, как силы оставили её, и она безвольно опустилась на ближайший пыльный табурет.
– Я не знаю, – тихо призналась она. – Я уже ничего не знаю…
Дима тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Он прекрасно понимал, что сейчас чувствует девушка – слишком часто сам испытывал похожие эмоции. А потому прекрасно знал, что сейчас Сашу ни в коем случае нельзя жалеть, иначе она совсем расклеится. В её положении это было нежелательно и даже опасно.
– Я пойду постель тебе приготовлю, – произнёс он, поднимаясь. – Если Алёнка проснётся, скажи ей, чтобы в интернат сегодня не возвращалась, а оставалась ночевать тут. Мало ли, вдруг полиция решит туда зачем-то нагрянуть…
Саша потерянно кивнула.
Дима, поколебавшись, подошёл к её стулу, встал напротив и протянул руку, приглашая подняться, а затем неожиданно обнял – крепко, с чувством, вкладывая в этот жест такие необходимые сейчас Корниловой силы. Саша внезапно подумала, что так обнимал бы её родной брат… если бы когда-нибудь был.
– Спасибо тебе, – произнесла она хриплым от накативших слёз голосом, когда Вознесенский отстранился. – За всё спасибо.
Дима как-то подозрительно быстро моргнул, и Саша с удивлением заметила, что у него в глазах тоже стояли слёзы.
– Не за что, – произнёс он после непродолжительного молчания.
А затем развернулся и ушёл в свою комнату, оставив Корнилову в полном недоумении.
Стоял такой же поздний, пасмурный вечер, какой был совсем недавно – ещё в первый раз – когда Дима снова подошёл к дверям салона Весты.
С прошлого раза здесь совершенно ничего не изменилось – что, впрочем, было неудивительно. Всё ещё висел яркий рекламный плакат на видавшей виды деревянной двери кирпичного здания, и она точно так же скрипнула, когда Дима пинком распахнул её.
