– Ах ты… непослушный ребенок! – Василика подхватила Дэми одной рукой, а второй принялась шлепать. – Я же говорила уже! Это мамино, не трогай!
Дэми впервые за то время, что я ее видела, очень обиженно заплакала. Непонятно, что ее больше расстроило, – то, что мама наказывала ее, или то, что ей так и не удалось поиграть с блестящей штучкой.
– Эй, злая тетка, отпусти ребенка, будь человеком, – неожиданно заступился колобок. – Это непедагогично.
Василика так и замерла, с поднятой для очередного шлепка рукой уставившись на колобка.
– Гично! – запищала сквозь слезы Дэми, вывернулась, шлепнулась на пол, отползла в сторону и обиженно посмотрела на мать.
– В следующий раз сам будешь ее от падающих ножей спасать, приманка для голубей! У тебя словарный запас, как у кота, ты откуда такие слова вообще знаешь.
– Родовая память! – Коля заговорил непривычно правильно, не делая никаких ошибок и не сбиваясь, будто тот колобок, которого мы все это время знали, пропал, а на его месте появился совершенно другой, который за жизнь прочитал не меньше пяти книг. – У каждого колобка есть родовая память. Мы помним прожитые жизни каждого из нас. Из-за этого я как будто всего один. Каждый раз, когда меня лепят, я рождаюсь заново. Как правило, живу пару часов, а потом со мной что-нибудь случается. Вы бы знали, как это утомительно, каждый раз быть съеденным голубями, лисами или бродягами, как обидно быть уничтоженным магом-создателем. Но хуже всего – попасться в руки к детям, у них воображение богатое, они меня применяют по-разному. Чаще всего, правда, все-таки в качестве мяча. Вас когда-нибудь пинали ногой в голову?
Раз пятьдесят за жизнь мне удавалось сбежать и спрятаться, но и тогда ничего хорошего не получалось, я жил не больше суток, а потом остывал, черствел, а иногда даже плесневел. Так что, мать, ты, можно сказать, совершила спасительную для меня ошибку, за что я тебе очень благодарен. Сегодня пошел третий день моего нового воплощения, и это самая долгая жизнь из всех, что у меня были. Благодаря тебе у меня появилась возможность повзрослеть. А ты, – снова обратился он к Василике, – дите больше не трогай, если не хочешь, чтобы я тебя называл злой теткой!
– Ладно, умник! – зло сказала Василика. – Раз ты у нас педагог – отвечаешь за Дэми своей жизнью. Будешь присматривать за ней, когда нам придется ее оставить, и если с ней что-нибудь случится – я тебя съем, потом снова испеку и опять съем. Потом еще раз испеку, но из печки не достану, и ты там так и останешься навсегда со своей родовой памятью.
