На листе сначала шёл печатный текст: «Ответьте на вопросы «кто я?», «какой я?», «что люблю-не люблю» и т.п. Каждое предложение должно начинаться со слов «я» или «мне». И дальше размашистым яшиным почерком было написано:
«Мне шестнадцать лет.
Я люблю морепродукты.
Меня всё бесит.
Ненавижу школу.
Я урод.
Я отзывчивый.
Я не знаю ничего.
Моя совесть, кажется, чиста.
Я стою на одном месте.
Я не знаю, каким мне быть.
У меня есть мечты.
Я не боюсь смерти.
Я хочу чего-то нового.
Я жду чего-то.
Я заколебался.»
Бабушка сидела, задумавшись, а Яша улыбнулся – он вспомнил, что через пару дней после проведения этого теста в сентябре, он попал в Улиткин Дол.
Бабушка очнулась:
– Я просто хочу, чтобы ты помнил, дорогой мой, что я твёрдо намерена переехать из города весной, – Яша почувствовал, что её голос дрожит, вскинул глаза и не ошибся – глаза бабушки увлажнились, и в них стояла тревога.
В этот миг ему почему-то страшно захотелось рассказать о Доле, но он сдержался. Он опустился на пол к бабушкиным коленям, взял её за обе руки, поцеловал их, не только потому, что ей бы это понравилось, и сказал:
– Бабуль, я хочу с тобой… туда.
Бабушка сморгнула тревогу:
– Куда? На дачу? Разумеется, но… летом, дорогой мой, – бабушка смотрела Яше прямо в глаза и как-то странно, будто ждала чего-то.
– Стоп, – Яша пока не понял, – а весной я что, буду один тут?
Он не знал, может, радоваться? Но такой свободы ему никогда не давали… Бабушка прервала догадки, как-то странно сдавила Яше голову с двух сторон своими прекрасными руками и, очень волнуясь, произнесла:
– Нет… За тобой будет присматривать один человек…
– Какой человек?
– М-м… хороший.
Что-то происходило, и Яша весь превратился в слух. Бабушка вдруг очень тепло улыбнулась, расслабила плечи, словно с них сняли мешок с песком.
– Ты всё узнаешь, скоро. Обещаю.
Маха не звонила, а позвонить сам Яша ещё не решился.
Он спросил Барсука, нельзя ли узнать, где живёт в Москве Раса, на что Барсук тоном без возражений ответил:
– Раса живет не в Москве, и видеться с ней вам не надо.
В школу Яша ходил автоматически. Ему совершенно не хотелось переживать по поводу этой части своей жизни. Он иногда лишь вспоминал слова Маназа, Грека: «Если знания не несут мудрости, то они становятся мусоркой в голове». И он просто наблюдал всю эту серую школьную суету, в которой не было мудрости, почти не было настоящей дружбы никого ни с кем, зато, как майонез в салате, всех – и взрослых и учеников – связывала обязанность быть тут всем вместе, ради призрачной цели, которую поставило перед всеми «общество».
