“Господь Един для всех на земле, как бы ни называли Его” – отвечал Гебо, улыбаясь глазами. В сердце барона шевельнулась зависть: видимо сей странствующий суфий изучал не только обряды и наблюдал обычаи Востока, но и тайны любви, в то время когда Робер рубился, изредка находя разнообразие походной жизни в тесных объятиях простых девок при войске, больше похожих на объятия врага в рукопашной.
"А кому посылают свои молитвы мусульмане, знают ли они о Спасителе?" – Альда спросила. "Не судите никого, сударыня, всё и вся на земле создано Единым Богом и живёт, как может, по Его закону, единственному закону любви" – отвечал Гебо. Робер возразил, есть же и злоба, алчность, ненависть. "Это пороки человеческие, произрастающие от недоверия к миру, созданному Богом, то есть от неверия. Помочь людям укрепить веру Господь и послал нам своего Сына", – говорил странник. Альда смотрела на него, широко раскрыв глаза. Гебо улыбнулся: "Самый главный и единственный грех на земле – разрушение этого мира, который есть частица Бога. Но для Него нет добрых и злых людей: есть ирисы и тюльпаны, редис и осина, испанцы и англичане, греки и собаки …" – на каждое слово Гебо брал аккорд на виоле, это рассмешило Альду и смягчило разговор.
"Расскажи же о любви ещё!" – попросила Альда. – "Если она – закон жизни на земле, значит – в ней нет греха?"
"В любви мужчины и женщины нет греха, как нет его в любви матери к ребёнку, моряка к морю, к странствиям, к коню, саду…"
"А прелюбодеяние?" – Альда покраснела, но не опустила глаз.
"Мы говорим о любви, сударыня. Это дар Господа и то, что вам послано Им, то и надо испить, не приспосабливая его к своим слабостям, догмам, добродетелям. В этом сила Веры."
"Захочет любовь устранить соперника и велит" – шутливо качая расшитым ботиночком, заявила Альда.
"Это не любовь. Она не может сделать что-то против себя."
Гебо спел ещё одну песню, и Альда ушла спать. Робер выпил вина: трубадур глядел на огонь, перебирая струны, прекрасный, как ангел. Робер подумал, что Альда может полюбить его, если это ещё не случилось, и ревность сдавила его сердце, но лишь на миг. "Нет, это не ревность, – подумал Робер, – может, зависть к тому, что рядом вспыхнула любовь?"
Сердце его бешено стучало, он ушёл в свою комнату, снял верхнее платье, лёг поверх одеяла, но глаза не закрывались. Наоборот, вспоминал вновь и вновь слова Гебо, его глаза, большие и глубокие, его губы, произносившие слова о любви, его улыбку, длинные мягкие кудри… Робер вскочил, как от удара копьём в грудь: Это же женщина! Но как?! Бред! Сегодня утром он видел, как Гебо гладил коня, как он вскочил на него, как они мчались наперегонки. Эта грация не была женской! Но странное смятение в глубине души разрасталось вместе с каким-то безумным сладким восторгом, словно бы он прыгнул с утёса, но не упал, а парил над горами, видя вдали голубое море.
