– Кто это тебя так? – спросила Ольга.
– Хулиганы.
– Любишь ты, Ваня, лезть в пекло.
В лице Ольги одновременно читалось и сожаление по поводу того, что хулиганы окончательно не свернули Ванину шею, и глубочайший ужас оттого, что его могли убить и навсегда разлучить таким образом с нею. С не менее двусмысленным и забавным выражением, чем у Ольги, Ваня подвинул по столу коробочку с часами. Ольга открыла её и закрыла, но отодвигать часы не стала, а неожиданно прикоснулась к забинтованной руке.
– Тебе что, руку сломали?
Вчера на тренировке, пока остальные развлекались и бегали под быстрой, как табун коней, июльской грозой, по залитой гари, стараясь перемазать друг друга побольше, Ивану в медпункте под присмотром перепуганного тренера накладывали повязку.
– Нет, просто сильный вывих, – покраснел Иван.
Как всётаки невыносимо сидеть рядом с Ольгой, чувствовать, что она гладит тебя по руке, – и ничего.
– А я решила тебе тоже сделать подарок, – сказала Ольга крайне торжественно и печально, видимо, имея в виду подарок прощальный и памятный, и подвинула по столу книгу.
– Это учебник. «Политэкономия» Лапидуса. Он, конечно, старый, но он очень хороший. Самыйсамый лучший, как сказал мой самыйсамый лучший профессор. Если прочтёшь, точно будешь политэкономию знать, а ты говорил, тебе надо будет её учить. Тебе пригодится.
Иван боролся с непреодолимым желанием сжать в объятиях Ольгу и сжимать всё сильнее, такую хорошенькую, с торжественнотрагическим выражением лица.
Самое ужасное было то, что кафе, где Ольга назначила встречу, было то самое кафе, где он раньше сидел с ней вплотную. И даже под скатертью обнимал за робеющую талию.
Всё те же стены из изумрудного камня вокруг, та же огромная белая маска над зелёной верандой, те же белые маркизы и ленивые чёрные вентиляторы на потолке, те же салфетки в тех же колечках. То же, единственное в городе, мороженое в шариках с изюмом, на серебряных чашках с костяными ножками, ради которого, собственно, они сюда и ходили. Здесь стоял отдельный стол с пирожными и самоваром, отдельная стойка с напитками, и здесь всегда было людно, а целоваться не получалось никогда. Но сидеть, как сейчас, по противоположным концам зелёной бархатной скатерти, без малейшей возможности соприкоснуться иначе, чем рукой, – это было уже слишком!
Столько счастливого связывалось у Вани с этим зелёным театральным кафе, что он не пожелал дольше в нём мучиться. И, подхватив Ольгу здоровой рукой, потащил её прочь от нетронутого мороженого, мимо домакорабля, гулять в сторону реки. Так они и шли – Ольга с часовой коробочкой в руках и Ваня, неловко ведущий её за локоть пальцами здоровой руки и прижимающий «Политэкономию» Лапидуса рукой на перевязи.
