– Ко Дню десантных войск.
– Так он же в августе, или перенесли указом?
– Так сдатьто надо заранее.
Зайнулла скрутил лист, и они отправились в клуб с его маленькими, круглыми, похожими на иллюминаторы окнами. На углу Зайнулла ткнул пальцем в неопределённо зелёную улицу и всячески рекомендовал находящийся ниже сквер для ночных прогулок Капитонова, потому что эти ужасные мальчишки, для которых ничего святого нет, прямо напротив органов безопасности занимаются по ночам совершенно неправильными делами, как утверждает Стёпа. Ивану и самому захотелось тогда проверить, не придумывает ли Стёпа, но за всем произошедшим он както забыл и о стенгазете, и о Степане, и о малолетних хулиганах.
Зрелище действительно было ещё то. В сквере находился памятник Интернационалу, всегда привлекавший Ивана своей необычностью. На высокой гранёной то ли колонне, то ли пирамиде лежал чудовищных размеров мраморный глобус – СССР был врезан в белую поверхность красным камнем, все остальные страны – серым. И всё серое опутывали тяжёлые цепи, спускавшиеся по четырём углам и привязанные там к кольцам, вбитым в землю. Изображённый подобным образом Интернационал здорово напоминал пойманную арканом луну. У подножия башни, завершая композицию, сидел задумчивый Ленин, замышляющий освобождение землян. Вокруг стояли вазоны, фонтаны и поильники. Но сейчас ватага мальчишек, вытащив из земли железные колышки, с четырёх сторон всё быстрее и быстрее раскручивала в небе хрупкую планету, словно обычный ученический глобус. Гремели кузнечики. Огромный белый шар тяжело кружился с необычным звуком, с гуденьем промалывая на верхушке стелы ямку, кряхтя, раскачиваясь во все стороны, стеная цепями и грозя упасть, разбиться и прибить мальчишек и Капитонова в белом летнем костюме, стоящего на белых мраморных ступенях и с кривой улыбкой глядящего вверх. Ваня и сам улыбнулся от восторга, но мальчишки, едва заметив блеснувшие ремни и звёзды Ивана, сразу же сбежали. Шар остановился, художник обернулся.
Иван смущённо надел фуражку.
Раньше Иван не замечал в Ростиславе свойственной москвичам ехидности. Но теперь получил её по полной. Слава хоть и выглядел доходягой – вернул глазам блеск, и Ване влетело. Прекрасно понимая, что чекист явился с единственной целью говорить об Ольге, художник сделал всё, чтобы пресечь любые, и робкие, и самые лобовые, намёки на подобную тему. Явно давая понять, что единственный шанс для Ивана поговорить с ним о девушке – это признать себя подлецом и болваном или дождаться, пока, насладившись сполна его замешательством, Слава сам ему об этом доложит, да ещё, пожалуй, и влепит.
