Она завернула во двор, и сразу же сторожевой пес старика возвестил о присутствии Номер Семнадцать во дворе громким лаем.
– Фрэнки, ты чего? Это же я. – Женщина мягко улыбнулась и подошла к собаке на безопасное расстояние. Пес не отреагировал, продолжая лаять.
– Фрэнки, а ну заткнись! Не узнал Нэнси, да? – послышалось сзади.
Номер Семнадцать повернулась с искренней улыбкой, узнав голос Ларри, сына старого Венделла, добродушного здоровяка с густой черной бородой. Он в свое время научил женщину простым занятиям фермера, которым она даже думала посвятить жизнь.
«Нэнси». Они называли ее так. Старик тогда сказал «У тебя не имя, а порядковый номер, никто не будет так тебя называть». Номер Семнадцать не любила это имя – потому, что оно чужое, будто рубашка снятая с кого-то другого и наспех натянутая задом наперед. Ведь у нее было свое, свое, настоящее Имя. Имя, которого она не помнила. Потому даже в диалогах с самой собой называла себя "Номер Семнадцать".
Женщина по-приятельски обнялась с Ларри, и они пошли в дом. Внутри пахло деревом, было светло и чисто, а вязаные салфеточки, разрисованные детьми стены и потрескивание старого радиоприемника создавали какой-то особый уют. Она села на стул и на мгновение позволила себе погрузиться в легкую ностальгию, прежде чем заговорить с Ларри.
– Ты свои номерки слушать?
– Да… и не только! – Номер Семнадцать сняла рюкзак и достала пакет со сладостями. – Я тут принесла конфет и печенья… попробуй ананасовые леденцы, они у них лучшие.
– Не стоило, Нэнси. Тащить лишний вес, особенно когда вместо ворот пользуешься вентиляцией! – Ларри посмеялся, как всегда непринужденно и искренне.
– А как же аренда радиоприемника? Это же самая крутая в мире ржавая коробка!
Они посмеялись, после чего женщина продолжила:
– Кстати, а где отец? Я бы хотела повидаться со стариком.
– Ах, ты не знаешь… – Ларри внезапно помрачнел и вздохнул. – Отца больше нет с нами.
Номер Семнадцать ошарашено встрепенулась. Венделл, ну как так? Если она ощущала некую утрату человеческой натуры, то старик был просто сгустком яркого света. После разговоров с ним женщина всегда ощущала себя чертовски живой. И его смерть была настоящей трагедией.
– Ой, я… Соболезную. Но я рада, что он провел последние дни с родными.
– Да, конечно… Давай не будем об этом, я не хочу вспоминать.
– Хорошо, тогда я послушаю трансляцию и продолжим.
Ларри кивнул и вышел во двор. Числа и буквы, передаваемые номерной радиостанцией, все равно ничего бы ему не сказали, однако, он всегда выходил из домика ради приличия. Две минуты Номер Семнадцать просто сидела в тишине, с грустью вспоминая старика. Потом она повернула ручку радиоприемника в поисках нужной частоты. «Вы слышали, какие передают грозы? Настоящая буря! Одно радует – никто не боится дождя в Нью-Вавилоне!» – зазвучало в старых скрипящих динамиках, когда она наткнулась на случайную радиостанцию. Номер Семнадцать почти с раздражением сменила частоту на искомую и прислушалась. До 2010-х номерные радиостанции были окутаны неким флером шпионской романтики, голоса живых дикторов, иногда короткие музыкальные композиции, возвещающие о начале трансляции. Сейчас же слышались только синтезированные голоса, медленно произносящие шифр. Дослушав свою кодировку, женщина вернула частоту на местное радио и позвала Ларри возвращаться. Тот нес с собой горсть черешни.
