Я присел на скамью и махнул с Ларсом водки. Или это был Ульрих?
Протянув руку, я подобрал с тарелки китайскую печеньку и развернул, разломив: «Слушайте каждого. Идеи приходят отовсюду!».
Какой-то чувак слева тут же сел мне на уши. Это был однокурсник Милены из Будапешта.
– Америка выжимает каждого досуха! – перекрикивал он музыку. – Если у тебя дом и машина – будь уверен: у твоего соседа дом будет выше, а машин будет две. Ты всегда имеешь меньше, чем кто-то. Постоянное чувство вины, что мог бы иметь больше. Соседи – вот самая мощная мотивация в этой стране!
Я кивнул и пьяно повернулся вправо. Там сидел окосевший Том.
– Мы все живем в горящем доме, – философски заметил он. – Пожарные не помогут. И нет никакого запасного выхода. Нам остается лишь наблюдать из окна второго этажа, как горит первый. Не я сказал! – он скромно поднял руки. – Теннесси Уильямс. Жизнь – это пожар. Её нужно прожить с достоинством!
– Знаешь, как умереть с достоинством? – сквозь шум прокричал Пол, сидевший напротив. – Сожми в руках достоинство и помирай спокойно! А-ха-ха!
– Месье, же ву при, водкю! – закричал вдруг непьющий Патрик.
Ларс и Ульрих налили всем водки, и мы вздрогнули. Хорошо пить со шведами. Мне уже было всё равно, кто из них кто. Рядом с Полом приземлилась круглолицая девица. Она беспрестанно хохотала, постоянно повторяя: «О, мой бог!».
Печальной поступью стал прокрадываться контрабас. Саксофон залился трелями, вибрируя нежным тремоло на верхней «фа». Латунь бликовала в лучах софитов. К микрофону вышел чёрный толстяк. Над головами разлился хриплый блюз. Пары слились в медленном танце. Через пять минут всё вновь взорвалось в бешеном ритме, в движении, в пульсирующих тактах. Всё забурлило и зашлось, зашаталось.
В углу завязалась какая-то потасовка. Всё поплыло у меня перед глазами.
– Ещё по рюмочке! – раздался над ухом оглушительный крик.
Истошно хрипели колонки. Я с трудом оторвал от стола голову.
Она трещала, словно лежала всё это время под прессом.
Покачиваясь на скамье и сощуриваясь, я старался сфокусироваться. В тумане световых пятен маячили фигуры, гремела музыка, какой-то мужик орал мне в ухо.
Вокруг царил жуткий бедлам. Звенели бутылки. Бурлила шумная потасовка в углу. Напротив меня истерически хохотала круглолицая девица. На сцене лупили барабаны. Били по ушам тарелки. Писклявый кларнет выпиливал соло. Разнузданно и громогласно рубил раздолбайский джаз.
Я отрубился, должно быть, всего на пять минут. И если пять минут назад я был просто пьян в стельку, то теперь сознание уже придавил тяжёлый бодун. Лобные доли болезненно вибрировали. Сухой рот слипся. Разжав губы, я вдохнул кислые запахи пивных испарений. Снял с коленки лист салата, покрытый желтоватыми пятнами майонеза. И, пошатываясь, вышел на воздух.
