– Нет. Не знаю. Скоро разогреются, батареи в смысле.
– Почему сам не…
– Читай давай, а то усну.
– Х-хорошо. Ты только… – Что только не смейся, не перебивай? Нет-нет. Я кашлянула. Ну, зачем было вообще об этом? Разве нужны ему… стихи мои?
– Читай, – прохрипел дипломированный ренегат.
Я сгребла пальцами одеяло, сжала, глубоко вдохнула. Что читать? Что я помню? Что-нибудь короткое, что-нибудь нейтральное, без мёртвых принцев и волков, красивое… вот такое:
«Прийти туда, где нас не ждут.
Оставить туфли в маленькой прихожей.
Цветные шторы – вроде бы уют.
И блики жёлтых ламп на коже.
Прийти туда, где сентябри
Звучат протяжной стылой дробью.
Нам далеко, нам по любви…
Так полюби моё сегодня!»
Так полюби меня сегодня. Боже, нет. Я же не так сказала? А если и так, это же стихи – искусство, здесь можно, всё что хочешь, да?
– Спасибо.
– Что? За что? В смысле?
– Ты поделилась со мной.
– Да?
—Да, – Галвин усмехнулся и сжал мои пальцы. – Голос, правда, у тебя дрожал. Ты раньше не…
– Нет, ты не первый! Не надейся.
– Не выступала, я имел в виду, – закончил он усмешкой. Я покачала головой. – А кому ещё? Раз я не первый, то были и другие. Ох, Анна!
– Не смейся, – буркнула я смущенно, радуясь, что не могу видеть его глаза.
– Будто над тобой можно смеяться. Не верю! – он почти не гнусавил и не хрипел. О чудеса поэзии!
– Маме. И Матушке, и сёстрам. И князю.
– Князю? А это интересно. Что за князь?
—А ты не хочешь спать?
– Чёрт. Ты же не видишь, – кивнул, небось, или головой мотнул. – Постоянно забываю. Прости.
– Нет. Не надо помнить. Многие не знают. То есть, видят, наверно, но…
– Но ты их ловко проводишь, – его пальцы заметно потеплели.
– Я просто хочу, как все.
Что в это плохого? Так легче жить, когда ты свой, пусть я и притворяюсь.
– Знаю. Знаю. Я тоже теперь хочу быть как они, в смысле, чтобы они меня таким видели. Или не видели. Не знаю.
Боже, сколько в нём боли!
– Галвин! Мне… мне… Я хочу…
Он же не примет мою помощь. Индюк.
– Расскажи про князя, – излишне бодро попросил простуженный индюк.
– Мм? Про князя? – я встрепенулась. Мы оба играем в эту слепую игру, делаем вид, что страшное не про нас. Оба знаем, оба проиграем, проиграли. Но про князя, так про князя. – Этот князь фактически мой отец, – вот так без пафоса. Слепая веда из Солнечного храма княжеская дочь внебрачная, разумеется. – Не удивляйся. А ты и не удивляешься! Моя мама цыганка, очень красивая, полюбилась этому князю… Не хочу об этом. Знаться с нами он особо не хотел, но денег иногда подкидывал, да и маму навещать любил. Ублюдок! Меня не замечал. Однажды в Ведьмину ночь, во время гуляний в честь праздника Урожая, я тогда уже в храме жила, мне довелось прокрасться в князев дом к расфуфыренным господам. Я раздобыла прекрасное платье и маску с птичьим клювом, кружила пляски, беседовала о полях, а потом княжья фаворитка любезно попросила меня выпить с ними чаю, и я читала им стихи. Около получаса читала на память, фаворитка любовно вздыхала, тревожила веер, хлопала ресничками. Я смотрела его глазами и чувствовала, чувствовала – он узнал, не меня, а маму. Мне и маски снимать не пришлось. Высокородный умник, он злился, сожалел, злился больше, но гнать не спешил. Я тоже не спешила, а закончив, прибавила: «Спасибо, папочка», раскланялась и удалилась в зал, там пирожные подавили очень вкусные. Я с собой десяток утащила, девчонки меня неделю обожали. А он, ха! Подошёл, само смиренье, поинтересоваться, правда ли я юродивая, ах нет, слепая! Урод. Я соврала. Он покраснел, готовый вот-вот признать свою ошибку. Такие дети, нередко в наших краях имеют право, получить какое-никакое образование, девушкам помогают с замужеством, парней пристраивают на службу. Тем более, встречаясь с мамой, он ещё не был женат, его бы не осудили. А к чёрту! В тот вечер мне хотелось мести. Я готова была… преступить…, но не сделала. Нет, нет.
